— Чем он мне там может помочь? Только испортить. А хочет что построить — пускай, побалуется. Сам и без ущерба. Пусть. Он и хочет — сам — потому как и вдохновился на это дело моим парником… пусть, пусть поколотит, поразвлекается.

— Не знаю, что это может быть за развлечение. Так, пустота, — фыркнула мать; повернулась и направилась в дом.

Позже она не раз старалась завести тот же самый разговор и с Мишкой, однако дядя Вадик, лучше, конечно, знавший своего отпрыска, не ошибся: тот всячески уклонялся от помощи в «серьезном строительстве», — так это именовала моя мать, — сам же Мишка гораздо более полезным считал построить «символ всего нашего поселка».

— Но это будет не общественная собственность, а наша, «собственность компании со второго пролета». Мы же здесь бал правим, точно, Макс?.. — он подмигнул мне, — и в знак этого повесим на «верхотуру» номер нашего участка… тетя Даша, дадите нам номер?

— Не дам, — отвечала ему моя мать, — нечего вам пустотой всякой заниматься.

Я, разумеется, тотчас же принимался ныть и упрашивать ее.

— Ничего, ничего, все нам дадут, все дадут… — шептал мне позже Мишка; на ухо, — мы приколотим номер на «верхотуру», а все только будут ходить мимо и всплескивать руками от восхищения.

Однако планам моего брата суждено было осуществиться только наполовину — мать категорически запретила строить «верхотуру» возле дома, так что пришлось выбирать место аж за пределами поселка, рядом с лесом.

В первый день мы, выполов траву и очистив от нее подходящее место, вырыли по углам четыре внушительных углубления и забили в них сплошь изъеденные муравьями старые бревна.

— Это фундамент. Фундамент — самое главное, и это мы сделали. Все, что дальше осталось, — оно значительно проще. Значительно, — взяв тонкую палочку и покручивая ею перед лицом, со своей улыбкой-прищуром Мишка бегал между столбов, точно паук — вокруг сотканной паутины; его, похоже, забирал редкостный экстаз.

Действительно Мишка оказался прав: нам понадобилось еще всего-навсего два дня, чтобы достроить его гениальное творение, — я таскал с нашего участка гвозди и старые балки, даже толь, каждый раз выпрашивая это у матери едва ли не по десять минут, — и то удача мне, в конце концов, улыбалась лишь по той причине, что в наши пререкания вмешивался дядя Вадик, — так что и правда «верхотура» получилась весьма ценным произведением искусства — во всяком случае, ценным с точки зрения тех усилий, которых стоила мне добыча материалов.

Что в результате она представляла собой? Грубо говоря, куб, стоящий на четырех бревнах, каркасный, безо всяких стен, но зато с небольшим козырьком наверху, «чтобы тому, кто залезет на „верхотуру“, солнце не слепило глаза, и он не свалился бы вниз», — так пошутил Мишка.

Однако на этом мытарства не кончились — мой брательник решил, что ее надо обязательно покрасить, и притом непременно в рыжий цвет — как раз под цвет нашего автомобиля.

— Можно будет устроить в ней штаб. Что скажешь?

— Отлично! Штаб! — подхватил я в восторге.

— Сядем на балки, здесь всем места хватит… а вообще говоря, это строительство меня кое-чему научило.

— Ты о чем?

— Ну как же? Разве ты не видишь мои сбитые ногти? Если я захочу теперь снова разыграть свою смерть, я достану из-под них кровь и измажу ею себе рубашку. Вот так-то! Хе-хе… Кто-то скажет, что это не слишком эффективно, но все же не так банально, как если бы я взялся использовать для этого дела остатки рыжей краски…

Будучи уже на крыльце, мы с Мишкой, как часто у нас бывало перед каким-либо предстоящим мероприятием, завязали спор — я предлагал ему отправиться к «верхотуре» на велосипедах, а он наотрез отказывался.

— Ты что, не помнишь, что вчера произошло?

— Ты о…

— Да, именно. Я о «Море волнуется раз», когда я изображал фигуру незадачливого механика. Мой велик проехался мне колесом по ноге, а значит, стоит только мне сесть на него, мы сразу с ним поссоримся, и он скинет меня вниз.

— Ну ты же не можешь знать этого точно, а? — я повернул козырек кепки на затылок (чтобы никому из моих неприятелей не захотелось «выключить свет»), — а затем расстегнул рубашку, уже в который раз, машинально, — Стив Слейт из «Midnight heat», которому я старался подражать, всегда ходил с расстегнутой; посмотрел вниз: наличие брюк окончательно убедило меня в том, что я чрезвычайно похож на него. Ведь когда Стив расследует очередное преступление (а не валяется на пляже в праздном созерцании моря), — он всегда надевает брюки. (Конечно, никакого подобного акцента в фильме «Midnight heat» не было сделано и в помине — это было мое собственное и неверное тогдашнее наблюдение). Надеюсь, матери нет поблизости? Она, конечно, тотчас заставила бы меня надеть шорты — для загара; загар был еще одной точкой ее нажима — на сей раз, на меня индивидуально.