— Слыхал, — вяло отозвался Перфильев.

— Чрезвычайно для желудка полезен. Чрезвычайно… Если он, конечно, есть у вас, — Лукаев подмигнул, — а то у старшего поколения — особенно у нас, у стариков — ничего теперь нет — все государство отобрало.

— Что?..

— С другой стороны, в этом есть множество плюсов, — Лукаев заговорщически наклонился к уху Перфильева, — моя жена так ведь и не смогла меня отравить… ладно, — он откашлялся, — не хотите попробовать?

— Нет, большое спасибо.

— Ну, как знаете.

Лысина старика так сверкала от косых солнечных лучей, бивших в окно, что Перфильеву все время приходилось смотреть по сторонам, но было в этом и множество плюсов.

Перфильев рассмотрел фарфоровую вазу (в которой, помимо всевозможных болтов, гаек и гвоздей, еще лежала высохшая чесночная головка); чуть позже не меньшим вниманием, чем эту вазу, сторож удостоил и большой плоскоэкранный телевизор, японский, в другом конце комнаты. (Старый «Рубин» стоял тут же рядом, на полу).

«Стоп, а это откуда?..» — взгляд сторожа остановился на небольшом газовом баллоне, стоявшем возле кровати. Точно такого же типа он видел недавно в доме Лешки-электрика.

«Неужели ж стащил? Да, точно… и зачем он только ему понадобился! Идиот…»

Наблюдения Перфильева хоть как-то еще помогали отвлечься от невыносимой жары, воцарившейся в комнате, — все дело в том, что пару дней назад у Лукаева сломалась газовая плита, и за неимением более простой электрической плитки пришлось для подогрева чая растопить буржуйку. Сторож попросил открыть окно.

— Жалко, что вы потерпеть не можете. А то так хотелось, чтобы моя женушка наконец сварилась, отдала Богу душу от жары… Хэ! Шутка!.. — Лукаев снова подмигнул, затем позвал:

— Оксана, иди сюда, посидим все вместе, раз уж…

— Ох, нет, Юра, у вас там слишком жарко, — послышался из второй комнаты капризный женский голос, — у меня давление…

— Слава тебе Господи… — пробормотал Лукаев, — я иногда беспокоюсь, что она станет чаще вставать и ходить по дому… Знаете, насчет этой плиты. Мне даже перед Ильей неудобно. Он говорил, что она очень современная. В наборе купил ее, «Для дачника» назывался. В магазине техники. И телевизор оттуда же. Не этот, большой, второй, маленький, тоже японский. В Оксаниной комнате. И еще там была пара вещей, я уже и не упомню. Все вместе тысяча долларов, представляете? Целая тысяча. Лучше скажу Илье, что это я сам сломал плиту, по неосторожности. Чтобы он не расстраивался.

Лукаев отжал, наконец, пакетики, положил их на маленькое блюдечко, сел напротив.

— Ваш сын нечасто сюда приезжает, да?

— Нет-нет, он все по курортам морским. Или в горы. А если на дачу, то у него ведь своя есть, в десяти километрах от Москвы. Загородный дом, коттедж. Я и сам там был несколько раз, но особо все-таки не суюсь — он же его больше держит, чтобы сослуживцев приглашать. Мне роскоши и в нашей столичной квартире достаточно — я же скромный человек, сами понимаете. Но свою поездку очень хорошо запомнил: у него там на даче бар отличный, Илья мне вина давал всякие пить. Знаете ли, таких гармоничных вкусов я еще не пробовал.

— Сколько лет Илье?

— Почти тридцать. И до сих пор не женился.

— Тридцать…

— Да-да. Он у меня поздний ребенок, а поздние дети, знаете ли, часто случаются гениями. Так что мне повезло… я могу закрыть окно?.. — и не дожидаясь ответа, Лукаев взял с подоконника книгу, подставленную под дверцу; запер форточку, машинально покосившись на темный проем комнаты, где лежала Оксана Павловна, — а эта книга, между прочим… я ее сейчас читаю… замечательная. Замечательно человек пишет.

Перфильев взял книгу в твердой, маслянисто-зеленой обложке с изображением длиннющего лимузина, из-за которого выглядывал человек в маске и с винтовкой; перелистал чернеющие газетные страницы.

— Свидетель всего этого безобразия — когда оно только еще началось.

— Какого безобразия?

— Ну это… разрушение Советского Союза. Слишком много свободы людям дали, вот что. Ни цензуры теперь, ничего! По телевизору такое можно увидеть, что просто… разврат один, словом. Свободолюбие, фривольности. «Полночная жара» — телесериал такой сейчас идет… Не видали ни разу?

Качая головой, Перфильев внимательно смотрел на Лукаева.

— Разврат и людей убивают — все… — Лукаев причмокнул; потом продолжал:

— У нее спрашивает, ну этот, детектив, ведущий следствие: «Как был одет мужчина, убегавший с места преступления». А она отвечает: «Не помню, я не очень разбираюсь в одежде. Обычно я рассматриваю мужчин, когда одежды на них уже нет».

— Кто «она»?

— Да я помню что ли? Баба какая-то!.. Вот что теперь проповедуют! Главное, что и фабула-то — чушь собачья. Какой-то частный сыщик… Стив Слейт его, кажется, зовут… раскрывает преступления на тропическом острове. Бегает с пистолетом возле берега моря! Такой бы фильм при советской власти никогда на телевизор не выпустили…