Я сел на кровать и принялся вытаскивать шарики, которые были в коробке, — осторожно, чтобы ни один не повредить; складывал их себе на колени.

— Откуда… Послушай, и что ты собираешься делать?

— Мы должны вызволить Ольку, слышишь? Хотя бы попытаться, Миш! А вдруг она еще жива? О Господи, только бы она была жива! Эти шарики… они здесь не случайно. Мы должны сделать то, что должны сделать, слышишь? Иначе…

— Иначе что?.. Что?!

— Иначе я себе никогда этого не прощу.

Я взял один шарик из коробки, и принялся развязывать нитку, но мои руки дрожали, сильно, и мне не сразу удалось расщепить пальцами тугие горошинки, в которые превратились узлы. Может быть, ножницами? Нет, я боялся повредить шарики.

— Что ты пытаешься сделать? Ты собираешься их надувать, я понял, — спрашивал, между тем, Мишка, — но зачем?

Я обернулся и сказал ему:

— Резина, хотя и старая, но крепкая. Получится, я уверен.

Кто тебе сказал? С чего ты взял?

«Потому что сегодня мы должны сделать это. И по этой же причине — потому что мы должны — мы и обнаружили шарики… Я обнаружил. Я. Они неслучайно лежали в этой коробке».

Ты думаешь, они хорошо сохранились? Почему?

«Потому что здесь главное человеческие мысли и стремления… дух, а не материя».

Я, наконец, справился с ниткой, намотал ее на палец и принялся надувать шарик.

— Макс, да что ты хочешь делать, черт возьми? Эй! — Мишка схватил меня за руку.

Я прекратил надувать, пережав шарик на конце большим и указательным пальцем.

Наши взгляды встретились. Мишка требовал ответа — промолчать было нельзя.

Я коротко объяснил ему.

— Ты спятил!

— Если ты не пойдешь туда со мной, я пойду один, ясно?

— Как ты собираешься найти эту поляну ночью?

— Нам не придется ее искать. Она сама нас найдет. Давай, лучше помоги мне.

— Сама нас найдет? Макс, что это значит?

— Я сказал, помоги мне… послушай, не сейчас, ладно? Это слишком долго объяснять. Слишком! Ты меня понял? — этот последний вопрос я задал очень резко, почти угрожающе. — Давай, надувай шарики.

Он сел на стул.

— Макс, просто… просто… я не понимаю, что ты хочешь этим добиться…

Надувая уже второй шарик, я посмотрел Мишку. Он устремил перед собой невидящий взгляд; очевидно, Мишка пребывал в замешательстве.

— Совершенно не понимаю… мы же выяснили, что эти… Предвестники табора не имеют никакого отношения… что Перфильев причастен — возможно, он к этому причастен, — Мишка вдруг резко поднял голову и посмотрел на меня; словно его осенила некая мысль, — ты что, испугался идти к Перфильеву, так решил себя теперь реабилитировать?

— Так…

Я бросил надутый шарик на кровать и схватил Мишку за локоть.

— А вот этого я не слышал, черт возьми! — ей-богу в этот момент мне показалось, что я готов ударить Мишку.

И в то же время, я едва удержался, чтобы не расплакаться, но Мишка вряд ли мог заметить это, потому что внешне я не подал никаких признаков. (Скорее всего, у меня было побелевшее от ярости лицо; и истончившиеся губы тряслись).

— Макс… да ты что успокойся… ты прав.

— Я прав?

— Да, ты прав, — он вскочил и взялся за еще не надутые шарики, которые лежали в коробке.

— Вот, так-то лучше.

— Да, да, да… — он суетился вокруг коробки и все бормотал, как будто в забытьи, — мы должны попытаться… должны, да… ты прав, ты прав, черт возьми…

Но на самом деле (это моя сегодняшняя оценка), я действительно старался себя реабилитировать. Предвестники табора… все тревоги моего детства, все страхи, долгие годы будоражившие мое воображение… настоящий кошмар. Но именно против этого кошмара мне было выступить проще — теперь. Почему?

Потому что бороться с призраками всегда легче, чем с реальными людьми.

Когда мы надули все шарики, я написал на каждом: «Верните Ольку!» — черным маркером.

Интересный лес.

Палящее дыхание — в расходящемся лесу.

Я помню здесь каждое дерево. Нет, это не так. Но все равно хочется это сказать.

Случайный прыжок через корень — кислые еловые брызги — созерцательный свет луны; вздрогнул над заслонкой листа.

И снова я ступил на тропинку.