— Теперь в три дня не оправишься, все ноги отбил, — сказал он. — Фару! Ничего не слышу. Какие данные?

— Вот товарищ осведомил. Это как раз и есть товарищ Цымбал.

Игнатюк с любопытством оглядел старика.

— Ну, спасибо вам, спасибо. Какое направление дали?

— Я полагал, что к вокзалу всего практичнее. А вокзал как раз там, — сказал Цымбал. — Вокзал возьмем, и станица наша. А то маленько правей забирать стали, к соседям жметесь.

— Тогда пусть третья сразу забирает от околицы к станции, — сказал Игнатюк, и кто-то, видно, связной от третьей роты, побежал передать его приказание.

— Выгоном ей надо держаться в таком случае, — заметил Цымбал.

— Выгоном, через мостик и прямо к вокзалу! — крикнул вслед бегущему Воронков.

— Выгоном! — прокричал и Игнатюк. — Через мост!

Ротный сказал:

— Если б не товарищ Цымбал — побегали бы и мы из хаты в хату, как первая бегает. Чорт ее, всюду стрельба, всюду немец мерещится… Не сразу угадаешь, какое направление взять — а так, со своим регулировщиком четко вышло…

— Обязательно доложу полковнику. Здорово… А это что? — испуганно спросил Игнатюк, заметив группу красноармейцев с мешками на спинах.

— Мои, мои, — успокоил ротный. — Складчишко один прибираем, пока не поздно.

— Дело. Раненых много?

— Есть, — коротко доложил Воронков и сказал заметно оживленнее: — Три пары коней артиллерийских я взял, два миномета, автоматов штук сорок. Котлами разжился, вот чему рад. Эмалированные… Ведер на двадцать каждый…

— Где у них тут склады были?

Цымбал махнул в сторону вокзала.

— Все там.

— Сейчас же обозы подтягивай, слышишь? — сказал Игнатюк Воронкову и поглядел назад — далеко ли первая.

Раненый с перевязанной рукой, прихрамывая на одну ногу, прошел мимо, что-то жуя.

Игнатюк остановил его.

— Стой, стой… Что у тебя?

— Хлебца сладкого добыли, товарищ капитан.

— А ну, отломи.

Хлеб был желтый, с изюмом и на вкус ароматно сладок.

— Это кекс называется, — сказал капитан. — Его с чаем хорошо пить. Сколько получил?

— По целой буханке вышло, — хвастливо сказал раненый. Пятый взвод на четырех буханку делил, а наш взводный сразу махнул по целой.

— Правильный взводный. Ну, счастливо, шагай.

Усталость почти погасла. Сознание работало плавно, спокойно.

— Соседи поотстали, — довольно сказал он. — Так что, слава богу, и цветов некому подносить. Только если вы теперь с обозами, Воронков, проканителитесь, вы мне все трофеи сорвете. Слышите? Передай первой и третьей — меня искать в районе церкви, у станции. В клещи их все-таки возьмем, видно.

— Клещи получаются, — соглашался Цымбал. — Только замкнутся они подальше, за станцией.

— Воронков! Ты со своими на станции не задерживайся. И вообще, кто бы ни подошел, выдвигайтесь за станцию… Ффу, устал я, к чортовой матери… Не люблю я за это атаки, товарищ Цымбал, набегаешься в них, накричишься. Связь имеем?.. Ладно. Докладывайте командиру полка — бой идет на западной окраине, подвигается к станции… Внучка-то ваша как прошла, благополучно? — вдруг вспомнив, спросил он Цымбала.

Тот молчал.

— Где она сейчас?

— Там, — старик неопределенно махнул рукой в сторону все того же вокзала.

— Надо будет и о ней доложить. Вы «за Отечественную войну» не представлялись? Пора, пора… И слушай, начальник штаба, сейчас же запроси списки отличившихся, приедет Добрых или сам командир дивизии, чтоб сразу и доложить. Понял?

Кряхтя, поднялся с завалинки.

— Пойдем, товарищ Цымбал. Часика на два работы хватит, а там закусим, чем бог послал. Мне командир полка за станицу два литра какой-то своей настойки обещал. Он нас таким мухобоем угощает, как только живы, не знаю.

Бой прорвался, как прорывает плотину полая, весенняя вода. Батальон за батальоном и танк за танком входили с разных концов в станицу.

Веселый хмель наступления горячил силы. Победа казалась обязательно впереди, еще чуть дальше, еще в двух шагах. Только смерть могла остановить сейчас красноармейца, который, откинув на затылок шлем, вымазанный в грязи и похожий на печной горшок, распахнув ворот гимнастерки, из-под которой багровела сафьяново-жесткая шея, бежал, сопя, хрипя, захлебываясь вперед и вперед, все вперед, где мерещилась ему вражеская спина, ожидающая штыка.

Танкист, перегнувшись из люка, стучал в окно хаты.