– Да, – подтвердила младшая. – Вы говорили, Григорий, что во время сна эти дети плотно прижимались друг к другу. А при этом они соединяли свои гениталии?

– Боже мой, какая же ты развратная, сестричка, – рассмеялась Констанца. – Я не завидую Асканио, ох, не завидую.

– Мне просто интересно, Станца, – надула прелестные губки Клементина. – Уже и спросить нельзя.

– Развратная маленькая потаскушка… – продолжала старшая, вздрагивая от тихого смеха. – Только и думает, что о гениталиях. И вообще, как ты смеешь называть вещи своими именами! Что бы на это сказал твой духовник?

– Можно подумать, ты у нас святая!

– Бедный, бедный Асканио, – Констанца уже откровенно хохотала. Под прозрачной тканью было видно, как соблазнительно колышутся ее развитые, с широкими и темными сосками, груди.

– Кто бы говорил! О себе вспомни, – продолжала тем временем огрызаться Клементина.

– О, если я начну вспоминать.

– То что?

– То многое вспомню. Асканио и не снилось.

– Радуйся, что твоему Генриху, кроме дурацких овощей, ничего не снится. Он, наверное, сам овощ.

– Умбрийский кабачок! – сквозь смех подтвердила банкирша.

– А ты – жена умбрийского кабачка! Калабрийская дыня!

– Манти, ты не только развратница, но и стерва…

– Простите меня, если я что-то не так сказал. Я ничего не знаю о телесных соединениях. Мне кажется, тут важнее метафизический принцип. – Григорий поторопился замять, как ему показалось, вспыхнувшую между сестрами ссору. Он чувствовал себя неловко. Никогда в жизни он не общался с великосветскими дамами, которые бы так легко и бесстыдно обсуждали интимные вещи. В Санкт-Петербурге музыканты, а в Пресбурге школяры часто посещали кухарок и продажных женщин, но Григорий не принимал участия в амурных набегах на дома с женской прислугой. Его немногочисленные приключения с женщинами были случайными и не принесли ему большого удовольствия. Эти греховные эксперименты только укрепили его согласие со святым Августином в том, что материя является субстанцией несовершенной, блудливой и мерзкой. Что она лишь случайно, благодаря усилиям зла, заключает в себя удивительную безграничность духа.

«Возможно, сие отвращение касается не всех сущих в сем мире женщин, – мысленно допустил он, не в силах оторвать взгляд от тяжелых, налитых желанием, сосков Констанцы. – Может быть, источник сего отвращения в тех женщинах, с которыми мне выпало совокупляться? Ведь они, все как одна, были вульгарными, не слишком красивыми и не следили за запахами своего тела».

– Я хочу увидеть Амалию, – сказала, прекратив хохотать Констанца. В ее глазах Григорий увидел некое принятое решение и еще нечто такое, чего он по-настоящему испугался.

– А я – Амадео, – поддержала сестру Клементина. – А где остановился ваш странствующий цирк?

– Вам лучше спросить об этом кавалера, который привел меня в палаццо, где ныне я обитаю.

– Мы обязательно у него спросим, правда, Манти? – подтвердила Констанца и сестры заговорщицки переглянулись. – Возможно, мы вместе с вами, Григорий, попробуем приблизиться к тайне Андрогина. Мы благодарны вам за рассказ. Вы заинтересовали нас с Манти сей философской загадкой. Кстати, я уже завтра прикажу найти для вас эмблематические альбомы. Вам их принесут вместе с ужином. А еще вам принесут бумагу и тушь. Они вам понадобятся, если найдете в альбомах что-либо стоящее копирования… Кажется, один такой альбом я видела в библиотеке твоего жениха, Манти.

– У Асканио выдающаяся библиотека, он коллекционирует книги, – похвасталась Клементина. – В его собрании имеются драгоценные инкунабулы. Там есть рукописные тетради, старинные мавританские атласы, еврейские свитки, одно весьма редкостное издание Нового Завета с гравюрами Дюрера, роскошные альбомы Джулио Романо и даже четыре автографа самого Петрарки. Скоро библиотеку перевезут в тот новый палаццо, где вас поселил Цельбе. Мы приказали построить для ее хранения и для чтения книг специальные залы с прозрачными потолками и калориферами. Я уже видела эскизы книжных шкафов, заказанных Асканио. Они очень высокие и с большими гранеными стеклами.

– А вам не скучно, Григорий, одному, в холодном, сыром палаццо? – вдруг сменила тему Констанца. – Там, по-моему, даже мебели еще нет.

– Правду говоря, без книг там скучновато, – после краткого молчания сознался Григорий, который на трезвую голову никогда б не решился на столь наглое заявление. – Я очень благодарен, что вы согласились одолжить мне книги и приборы для рисования.

– Одолжить вам книги и приборы… Григорий, возможно, кроме книг и бумаги, одолжить вам еще кое-что? Например, нежную и опытную в делах Венеры девушку, которая могла бы сделать ваше пребывание здесь, в Триесте, гораздо более приятным? – предложила Констанца и громко позвала: – Лидия, выйди к нам, моя золотая рыбка.

Ближайшая к столу портьера раздвинулась, и в залу, не торопясь, вошла совсем юная девушка, босая, с распущенными длинными волосами. В расшнурованном почти до пояса длинном вырезе ее платья гордо и напряженно покоилась высокая грудь. Своими размерами и подтянутой свежестью форм она зримо превосходила грудь Констанцы. Безупречно вылепленное, лицо девушки светилось чарами гаремного Юга. Огромные темные глаза насмешливо смотрели на Григория. Они словно обещали ему экзамен: «Ну что, иноземец, вот мы сейчас и проверим, на что ты способен!» От такого испытующего взгляда тело Григория напряглось, будто гальванические токи пробежали его хребтом. Он лишь теперь понял, что наслаждения могут приобретать безжалостные и бесчеловечные формы. «Плоть – страшный деспот и жестокий палач», – вспомнил он слова Констанцы.