– Вот тебе и на… – проворчал Дальфери, держа на руках потерявшего сознание Сковороду. – Кто бы мог подумать, что он до сих пор любит несчастную Эпонину!

– Здесь, в этом замке, он встретился с Хранителями, здесь он получил свое третье посвящение, – произнесла жрица по имени Лидия, садясь на край полуразрушенной стены. – Так гласит предание.

– Он перешел в язычество?

– Нет.

– Но ведь…

– Ты еще поймешь, что для служения родной земле не нужно никуда ниоткуда переходить. Земля не требует отречения от неба. Небо само по себе, а земля сама по себе. Они самодостаточны. Но между ними сидит Ехидна, которая пытается поссорить землю с небом. Убей в себе Ехидну и прими в сердце равнозначно и образ земли, и образ неба.

– А они там не поссорятся?

– Где? – не поняла жрица.

– В сердце.

– Если оно бьется ровно, тогда нет. – Лидия смотрела куда-то далеко, вдаль, мимо деревенских домов, окружавших руины, мимо летнего марева за домами, в подсвеченный солнечными лучами горизонт. – Сковорода примирил два мира третьим. Он нашел все ответы в Библии. В его мире Библия заняла то место, на котором у возлюбивших себя профанов сидит Ехидна. Но Библия не ссорила, а соединяла миры. Сковорода понимал Ехидну как Антибиблию. А Библию, наоборот, как Антиехидну. Как универсальный ключ всемирной гармонии. Он самостоятельно пришел к такому самобытному видению истока гармонии. Ты ведь, наверное, читал трактат, спрятанный в подсвечнике.

– Читал.

– Ну а о трех мирах в философии Сковороды вообще везде написано.

– Я в курсе.

– Есть еще вопросы?

– Еще два.

– Задавай.

– Первый: кто еще из известных людей был Хранителем, кроме Сковороды.

– Из известных? – Лидия растерянно наморщила носик. – Я всех не помню. Но из тех, о ком пишут в учебниках по истории, – никого. Были масоны из друзей писателя Котляревского, потом ученые. Было два библиотекаря, провинциальный врач, археолог и даже один анархист, сподвижник Махно. Он, кстати, предок Лилии… Второй вопрос?

– Зачем вы убили профессора?

– Сколько говорить тебе: об этом поговорим позже.

– Когда?

– Придет время.

– Он был моим предшественником? – Вигилярный попытался поймать взгляд Лидии, не сумел и спросил: – Мне вы тоже когда-нибудь кишки выпустите?

– Существует такое правило: знание растет постепенно, день за днем, шаг за шагом. – Лидия подставила свои темные глаза под его взгляд и смотрела не мигая. – Следующий шаг невозможен без предыдущего. Каждый шаг требует времени. Иногда месяцев и лет. Чего-то даже я не знаю. Хотя прошла путь, намного длиннее и сложнее твоего. Кстати, во времена Сковороды здесь, среди Хранителей, также была девушка по имени Лидия. Она была из Словении, очень красивая. С тех пор это имя стало чем-то вроде титула. Я восьмая «Лидия», если считать от той словенки.

– Она твоя прапрапрабабушка?

– Нет, – покачала головой жрица. – У посвященных редко рождаются дети. Есть, Паша, такой изначальный закон: если ты вовлечен в магические ритуалы, значит, должен отказаться от продолжения рода.

– Почему так?

– Потому что в жреческих семьях накапливается… Скажем так: со временем там нарастает так называемый упрощающий потенциал. Это условное название. Я постараюсь объяснить.

– Постарайся.

– Когда-то, в древние времена, жрецы были в основном наследственными. Были могущественные роды, вековые династии. Однако именно с этим обстоятельством связано множество кровавых историй войн, убийств и вырождения. У наследственных жрецов, как правило, тяжелая судьба. Они слишком заметны, на них концентрируется ненависть профанов.

– Простых людей, – уточнил Павел Петрович.

– Профанов, – не согласилась Лидия Восьмая.

– Нехорошее слово.

– Правильное.

– Ну-ну, я слушаю.

– Так вот, я и говорю, дети магов заметны и становятся жертвами всеобщей ненависти к избранным и особенным людям. А еще наследственные жрецы несут особую «печать за все», печать крови, и поэтому уязвимы к различным проявлениям хаоса. Если современные жрецы или жрицы решаются продолжить свой род, они берут на себя страшную ответственность. Лучше не брать. Или, в крайнем случае, успеть родить детей до посвящения.

– Если бы жреческое служение было добрым делом, тогда подобных ограничений не возникало бы.

– Ты снова мыслишь как непосвященный. Как профан. Служение не имеет никакого отношения к противоположности «добро-зло». Метафизика не предусматривает морального измерения. В метафизике действуют другие противопоставления: «порядок-хаос», «упрощение-усложнение». Жреческое служение содержит в себе, в частности, обращение к силам хаоса, а за такое обращение хочешь не хочешь, но нужно чем-то расплачиваться. Если такое обращение обусловлено личным сознательным выбором мистика, тогда он сам несет за это ответственность. Если жрица или жрец наследственные, тогда формула обращения к силам хаоса от самого рождения «вмонтирована» в их ментальные навыки. Дарована им без их согласия. Хаос также обладает волей, он хочет платы за свою помощь. Силы хаоса любят, чтобы с ними расплачивались новой жизнью. Посвящали им первородных. Восточные мистики называют это «правилом первенца». Не зря в сказках, пришедших к нам с Востока, колдуны требуют за свою помощь первородного сына.

– Почему первенца?

– Такому, как ты, светскому человеку это сложно объяснить. Новая жизнь, так сказать, метафизически неравноценна. В ней живут различные энергии. Одна из необычайно редкостных разновидностей витальной силы присуща исключительно первенцам.

– Не везет мне. Саша и в этом меня обогнал.

– Это не совсем то, – возразила Лидия. – Ты меня не понял… В этом нет никакого преимущества. Совсем никакого. Эта специфическая витальная сила интересует только владык хаоса. Только их и никого больше. Она им нужна для чего-то, нам совершенно непонятного. Для всех других существ она не имеет никакого значения. Никакого.