– Я пришел к тебе, Соломон, поелику приумножились грехи твои! Ибо уже не верит мудрости и справедливости твоей народ израильский, живущий по окраинам земли иудейской от реки Евфрата до земли Филистимской, и дальше – до пределов Египта. Стонет и плачет народ твой под тяжестью непомерных податей и налогов, которыми ты обложил его в честолюбивом желании обеспечить роскошь дворца своего. Вижу я: забыл ты, что обещал и в чем клялся мне посреди пустыни огненной! Обладаешь бесчисленным количеством золота и серебра – и вожделеешь славы всемирной! Кичишься ты богатством своих золотых дворцов и покоев своих – забывая о главном! Забываешь о том, что должно: искать щедрот не от звонкой монеты, а от души безмерной и чистой! Благородство и совершенство – вот цель твоя! Потому что велел я тебе: «И чтобы не умножал себе жен, дабы не развратилось сердце его, и чтобы серебра и золота не умножал себе чрезмерно» (Втор. 17:17). Помнишь ли ты эти слова, человек?

– Помню, Господь мой! Но Ты же знаешь, как я верю в Тебя! И разве за это нет для меня оправдания от Тебя? И не покроются ли искуплением грехи мои? – вскричал Соломон во сне. И почувствовал он в душе терзания и угрызения совести, потому что знал, что правду сказал ему старик в белой одежде. Но старик не ответил, лишь грозно нахмурил брови.

– Скажи, что делать мне тогда? Как заслужить прощение Твое? – благоговейно прошептал Соломон в тайной надежде, что сейчас старец все объяснит ему и отпустит с миром грехи его.

– Ищи сам ответ на свой вопрос, человек! – ответил старик и поднялся выше небес, заслонив их золотым сиянием.

Утром пробудился царь Соломон, и был он полон мучительных и тяжких раздумий о смысле человеческой жизни.

«Все суета и томление духа, – в первый раз подумал мудрый царь. – И в чем же тогда смысл жизни искать человеку? В себе и жизни своей, что проживаешь ты, или в том, что оставишь после себя народу своему и людям?»

И, готовясь выйти к народу своему, снова пообещал себе царь Соломон отныне быть справедливым и добрым правителем. Ибо знал он, что святая и великая любовь эта – к своей земле родной и обетованной, к народу, с которым он сросся плотью и кровью!

Однако тоскливая печаль все равно не отпускала его и терзала сердце. Потому что знал он, что обманывает сам себя и в глубине его сердца еще живы честолюбие и надменная надежда на великую славу в веках, а также превосходство над другими людьми и правителями мира.

Послышались за спиной задумавшегося правителя мягкие и крадущиеся шаги, шорох отодвигаемой портьеры. Царь резко обернулся, и рука его оказалась на великолепном, но смерть таящем кинжале, до времени покоившемся за поясом.

Вошел Ахисар – начальник царской охраны. Это был низенький, заплывший жиром человек. Даже широкая пурпурная мантия, перепоясанная драгоценным кушаком, не могла скрыть толстого живота. От быстрой ходьбы трясся его огромный подбородок, сам Ахисар вспотел и шумно дышал, обливаясь потом. Низко поклонившись, он произнес:

– Милостивый мой господин и великий царь! Стражники передали мне, что заметили на расстоянии пяти римских миль от крепостной стены длинный караван, направляющийся к нам.

– Я знаю. Хорошо слышат мои уши, что говорят пески пустыни. Ветер уже давно принес мне это известие. Раньше чем ты, неповоротливый стражник! Зачем мне держать тебя на службе, если ты даже не можешь вовремя сообщить столь важное известие? – и Соломон суровым взглядом оглядел склонившуюся перед ним фигуру своего подданного.

– Прости меня, повелитель! Но как только мне передали это радостное известие – со всех ног бросился я в твои покои! – не поднимая головы, начал оправдываться перепуганный Ахисар. Если царь прогневается, то чего доброго – он сместит его со своего поста и поставит вместо него другого. Но царь прервал его торопливую речь. В это утро он был печален и потому не склонен никого наказывать:

– Хорошо. На этот раз я, пожалуй, прощу тебя за медлительность. Но в следующий раз – тебе придется поторопиться, Ахисар. Потому что вижу я по твоей фигуре, что уже обленился ты на таком хорошем и хлебном месте. У меня найдется не меньше дюжины крепких молодых мужчин, готовых с радостью сменить тебя на этом посту. Ибо не должно быть так, что «поставлена глупость на высокие посты, а достойные внизу пребывают» (Экклезиаст. 33-я ч. Танаха, 7-я кн. Ктувим).

Услышав столь жестокие слова, Ахисар даже застонал от огорчения. Надеясь на царскую милость, он поднял голову и подобострастно посмотрел на грозного повелителя.

– О царь Соломон! Знаю я, что обладаешь ты великой мудростью и справедливостью к своим подданным! – польстил он царю. – Не вели же пока прогонять меня с этого места! Клянусь тебе всем святым и священным Заветом, что я обязательно исправлюсь и впредь буду спешить к тебе быстрее ветра. И потом, согласись, повелитель, что никто во дворце, кроме меня, не знает, как лучите обустроить эту службу.

– Незаменимых людей не бывает! – усмехнувшись, ответил Соломон.

Тогда Ахисар решил попробовать снискать расположение государя, «зайдя» с другой стороны:

– Но, великий повелитель, если ты все же надумаешь сместить меня, то кто встанет вместо меня – верного Ахисара? Ведь мне просто необходимо будет обучить преемника. На это надо время. А, кто еще, как не родной мой сын, лучше всех справиться с этой задачей? – спросил хитрый Ахисар.

Однако царь Соломон и на эти слова лишь усмехнулся и отрицательно покачал головой.