Нет. Наёмные мастера

будут вытачивать из этих бивней

— день — и — ночь — ночь — и — день —

костяных радостных молодых слонят, сидящих в уютных клетках, за решёткой. За решёткой!

И слоников подросших — буйных, попирающих и ломающих костяные клетки неволи.

И слонов величественных, матёрых, вырвавшихся из заточенья — но обессилевших оттого,

и коленопреклонённо погибающих в холоде и голоде на развалинах своих тюрем-жилищ…

День и ночь — ночь и день наёмники, сгорбившись от старательности, будут вытачивать из мёртвой кости живую судьбу караганского доброго вольнолюбивого слона Батыра! Ведь Цахилганов любил его —

не меньше,

чем своё плутоватое детство…

Он воскресит могучего Батыра!

В миниатюре.

Заботясь об антураже, в одной из боковых комнат для челяди Цахилганов сразу же поселил благообразного продрогшего литератора, назвавшегося Поленовым,

но, словно бы по рассеянности,

так и не открывшего имени.

— Ставь свой сидор. Живи, пиши! Теперь для вашего брата наступила полная свобода!

— Да уж куда полнее, — переминался тот в фетровых стоптанных ботах, соглашаясь с благодетелем и стряхивая иней с макушки.

Свобода — к — тому — времени — уже — освободила — литератора — от — жилья — от — шапки — и — от — средств — к — существованью — а — Цахилганов — освободил — его — в — крещенские — морозы — посредством — взятки — от — милиционера — требовавшего — регистрации — посреди — бульвара.

— Встречаться будем в этой гостиной, — с удовольствием пояснял Цахилганов: надо же с кем-то вести возвышенные беседы за вечерним долгим чаем. — У меня старинный сервиз давно без дела стоит… Тут — подлинный Павел Кузнецов, на стенке. А этого Ци Бай-ши я выкину: подделка… Кстати, туалета у меня два. Оба близко. Очень удобно. Не придётся делать долгих пауз в наших неизбежных будущих спорах… Закажем ужин на двоих. Как тебе персидская кухня?

— Мне… можно хлебца. С луковкой, — краснел литератор, отворачиваясь. — И соли. Щепоть бы.

— Скажи, а почему у вас, у сочинителей, герой нашего времени непременно беден, соплив, кривобок, обижен всеми и пьян, как свинья? Отчего он не таков, как я? Не смел, не удачлив, не весел?.. Вот сядем как-нибудь — и обсудим! Как, бишь, тебя зовут-то, горемыка?..

Но под московской тахтой Цахилганова появилась огромная жестяная банка из-под сельди, полная необработанных, тусклых и шершавых, изумрудов, залитых водой: ему казалось, что, отмокнув как следует, они вот-вот заблестят, засверкают. И первым делом, проснувшись, Цахилганов свешивал руку,

он проверял наощупь, не долить ли ещё,

а потом нетерпеливо колупал каменную коросту ногтем — и уезжал, матерясь.

Он не вспомнил о литераторе ни разу.

О, благодаря Соловейчику, не оставшемуся в накладе, Цахилганов заполучил, в то самое время, кучу зелени — на приватизации и перепродаже двух обогатительных участков и одного угольного разреза в Карагане, но что об этом толковать.

Так ли уж важно, из чего складывается благополучие,

— получение — блага — то — есть — а — вовсе — не — зарабатыванье.

— Спи, Любочка. Бедная моя… Тебе не больно? Спи.

Да, никогда ещё на просторах России не было — и не будет никогда — столь соответствующих Цахилганову времён, как последние!

Так размышлял, помнится, он, глядя в лепнину московского потолка,

— будто — в — раскинувшийся — над — ним — безбрежный — именинный — торт — перевёрнутый — и — готовый — ронять — кремовые — туберозы — в — рот — как — только — откроешь — его — пошире.

Перевозбуждённый все эти годы, Цахилганов казался себе похожим на пьяного подростка, которому ставили множество пятёрок, освободив при этом от уроков.

Жить во всю ширь — разве не славно? И преизбыточны возможности! Неподсудны действия! И трубят повсюду рога самообогащения!..

Рога изобилия?

Рога — из — обилия — вырастающие?..

Так или иначе,

— рога — рога — рога — торжествуют — всюду — рога — и — копыта —

а дух мелкого местечкового мошенника, долго томившийся в двух адских зачитанных книжках, выскочил наружу, и, победив социализм,