Одно но. «Последняя речь», опубликованная посмертно, в реальности не прозвучала. Железнодорожники ему просто тогда не дали говорить. Настроение митингующих было таким, что оратору пришлось спасаться бегством.

Нет, пафос бронзового комиссара связан с чем-то иным.

Очень интересны выступления Володарского перед Революционным Трибуналом Печати. «У вас в газете, гражданин Кугель, было много опечаток. Я не утверждаю, что в одном номере было двести опечаток. Пусть их было две тысячи. Но когда опечатки приносят колоссальный вред советской власти, я говорю: либо вы не умеете владеть оружием, которое у вас в руках, и тогда его нужно вынуть из ваших рук, или вы сознательно пользуетесь этим оружием против советской власти». Можно представить изумление на лице почтеннейшего редактора «Нового Вечернего Часа» Александра Рафаиловича Кугеля, подсудимого на этом процессе, его протесты и возмущение…

И все-таки революционный трибунал – это что-то слишком камерное. И концовки речей слишком специальные: газету закрыть и дело с концом. Вот и у пространной до крайности «Напутственной речи агитаторам», несмотря на пафосное название, концовка не предполагает вздымания к небу руки.

Другое дело речь, которая называется «К товарищам латышам». Произнесена она в апреле 1918 года в связи с образованием 9-го Советского латышского полка (в добавление к восьми уже существовавшим) и в канун формирования латышской дивизии. Девятый полк был сформирован на основе охраны Ленина, состоявшей из латышских стрелков, преданности которых вождь пролетариата был во многом обязан успехом своего революционного предприятия. Концовка речи Володарского очень эффектна, как и сама речь. Не могу удержаться, чтобы не процитировать из середины (очень интересно в плане исторической перспективы…): «И если в нашей русской среде, в силу целого ряда обстоятельств, нам приходится идти со словами увещевания и призыва к самодисциплине, чтобы товарищи подтянулись, то по отношению к товарищам латышам у нас нет такой обязанности и необходимости, ибо громаднейшее большинство из латышских пролетариев – сознательные, дисциплинированные боевые революционеры».

А вот и заключительная часть выступления.

«И здесь, на этом собрании, на котором торжественно открывается бытие вашего полка, я от всей души приветствую вас, как авангард новой революционной армии, которая будет сражаться не только у нас в стране, но которой придется и на улицах Берлина уничтожить власть империалистов и, быть может, пройтись по всей Европе, побывать и в Париже, и в Лондоне, и во всех больших капиталистических городах, в которых властвуют империалисты, и будут властвовать, и не могут не быть у власти, наши товарищи, революционные пролетарии всех стран».

Что-то здесь в конце фразы не так – возможно, подвела стенографистка, зато далее – четко и звонко:

«Спасибо, товарищи латыши, за вашу революционную уже понесенную вами службу, и позвольте выразить надежду и уверенность, что близок момент, когда возродившаяся революционная Россия, когда воссозданная революционная красная русская армия вместе с вами освободит и вашу страну от насильников и весь мир от империалистов и создаст новый строй – строй счастья, строй свободы, строй социализма! (Аплодисменты)».

Да, наверное, так. Именно эти слова о счастье, свободе и социализме – во всем мире, и особенно в Латвии, – поправляя бронзовое пальто, произносит, словно во сне, вдохновенный оратор.

Если не считать Александровской колонны и некоторых совсем уж неантропоморфных объектов вроде стел и обелисков, этот – с пьедесталом – пожалуй, самый высокий в городе памятник: восемнадцать метров. Человеческая фигура, вознесенная на одиннадцатиметровую высоту, величиной будет в три натуральных. Скульптор М. Г. Манизер ничуть не преувеличивал, когда называл ее «огромной».

Памятник столь же велик, сколь и малоизвестен. Когда-то у его подножья шумели многотысячные митинги, благо нижняя часть постамента представляет собой трибуну. Все в прошлом, памятник почти забыт. Вспоминают о нем реже и реже – иногда еще в новостных передачах, посвященных соответствующей годовщине (если дата достаточно круглая) «кровавого воскресенья». Находится он на кладбище, бывшем Преображенском, ныне «Памяти жертв 9 января». Им и памятник – жертвам все того же 9 января. Расстрелянные в тот роковой день были закопаны в общей яме недалеко от ограды.

Могила сразу стала посещаемой. Каждый год 9 января многие приезжали сюда, на десятую версту, почтить память убитых. Собрания возникали сами собой; при Советской власти сюда уже привозили организованно – целыми железнодорожными составами.

Особо надо отметить 9 января 1918 года. По невероятному совпадению в этот и без того скорбный день здесь же, рядом с могилой жертв «кровавого воскресенья», снова хоронили расстрелянных демонстрантов – на сей раз выступивших 5 января в поддержку Учредительного собрания. Тогда же над обеими братскими могилами силами рабочих Обуховского завода была возведена временная арка. Это был первый памятник «жертвам, павшим в борьбе за народовластие». (Подобная арка возникла потом и на кладбище других жертв, точнее, на площади Жертв Революции, или иначе – на Марсовом поле.) В 1926 году небольшой курган над братской могилой жертв 9 января был обнесен цепным ограждением и отмечен скромным памятником-плитой; о втором братском захоронении – убитых за приверженность демократии – напоминать уже не полагалось.

Хотя кладбище и назвалось «Памяти жертв 9 января», память жертв 9 января отмечали теперь 22-го – по новому стилю. В 1929 году три тысячи рабочих в этот день пели здесь хором «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» Митинг постановил ознаменовать двадцать пятую годовщину «кровавого воскресенья» открытием памятника на могиле. А саму могилу скульптор Манизер и архитектор Витман, увлеченно работавшие над проектом, предложили перенести в центральную часть кладбища – на место деревянной Казанской церкви.