Личного тут через край. На защитников животных Павлов затаил большую обиду. Когда-то он с ними тесно сотрудничал, и они ничего не имели против его экспериментов. Имею в виду участие Павлова в другой комиссии (1892) – «по вопросу о наилучшем и менее мучительном способе убоя скота». Рассматривались два способа, практиковавшихся на петербургских бойнях – «так называемый русский» (на самом деле, немецкий) и «так называемый еврейский» – под этими названиями они и фигурировали в отчетах. Мнения членов комиссии тогда разделились. Павлов, например, отдавал преимущество «еврейскому», тогда как профессор Н. Е. Введенский – «русскому» способу. Не будем вдаваться в подробности этого принципиального спора; любознательных и с крепкими нервами отсылаю к соответствующим докладам в «Вестнике Российского общества покровительства животным» за 1893 год. Для нас важно, что и оппоненты Павлова, и он сам опирались на его собственные опыты, по-разному, однако, интерпретируя их результаты, и эти научные опыты Павлов проводил с собаками. «Четвероногие друзья человека» приносились в жертву науке ради не только здоровой жизни людей, но и безболезненной смерти скота.

Была у него большая такая работа, руководство к применению, предназначенное отнюдь не для «защитников» – «Общая техника физиологических опытов и вивисекций» (1910) – с двадцатью пятью рисунками: головодержатели, зажимы для морд, вивисекционные столы и доски… Кое-что из этого инструментария изображено на барельефах памятника. «В некоторых случаях, когда дело идет о малых дополнительных операциях на очень ценных животных и имеются какие-либо сомнения относительно абсолютной безопасности наркоза, разумнее причинить животному боль и доставить самому себе неприятность оперировать без наркоза». [33] Человек совестливый, без дураков высоких нравственных принципов, он, как это ни странно звучит, чувствовал себя в долгу у собак, в неоплатном долгу…

Тут самое время привести надпись на четвертом барельефе (в вышеприведенной газетной заметке обозревались только три…). «Собака, благодаря ее давнему расположению к человеку, ее догадливости, терпению и послушанию, служит даже с заметной радостью, многие годы, а иногда и всю свою жизнь, экспериментатору».

Главное здесь, конечно, «с радостью». Нотки самооправдания? Да что говорить, пес на пьедестале, здоров и не похож на жертву. Он горд, у него сильный тип нервной системы. Никаких фистул еще не торчит из брюха, и цела голова. Последствия ли экстирпации коры одного полушария, психическое ли возбуждение слюнных желез или зависимость величины пищевых условных рефлексов от количества безусловного подкрепления – он не знает еще, что будут на нем изучать.

Но он знает: человеку это очень и очень надо. У него нет оснований не доверять людям.

Вспоминаю, как Вячеслав Курицын, чей роман о ленинградской блокаде должен был вот-вот выйти в свет, огорошил меня странным вопросом: не знаю ли я, где быки, которые стояли у мясокомбината.

«Как где? Там и стоят». Нет, Курицын уверял меня, что теперь там другие, бетонные, тогда как те должны быть бронзовыми. Он специально ездил на них смотреть и убедился, что это подмена. Это не творения Демут-Малиновского. Так решил Курицын.

Василий Иванович Демут-Малиновский больше был известен другими работами – например, скульптурной группой «Похищение Прозерпины Плутоном» перед портиком Горного института, колесницей и скульптурным оформлением арки Главного штаба (совместно с С. С. Пименовым). Памятник Ивану Сусанину, созданный по его модели, в Костроме после революции решительно снесли, а вот в Ленинграде на долю его быков хоть и выпали приключения драматические, но все же не столь.

О быках Демут-Малиновского я давно хотел написать, останавливало то, что это не совсем по теме. Строго говоря, быки проходят у нас по ранжиру городской скульптуры. Памятники в архитектурном отношении, понятное дело, воздвигаются с тем, чтобы увековечить – кого-либо или что-либо. Бронзовые быки, отлитые в 1827 году, на увековечивание ни исторических лиц, ни событий не претендовали. Место им было определено за Обводным каналом на Царскосельском проспекте (ныне Московском) по бокам трехарочного въезда в Скотопригонный двор, где они и стояли себе много десятилетий. Но, во-первых, эти быки слишком уж монументальны для того, чтобы служить всего лишь городским украшением. А во-вторых, есть у некоторых произведений изобразительного искусства такая способность – изменять в сознании общества свой, что ли, статус. Именно это и произошло с бронзовыми быками.

Тут дело вот в чем. С победой социализма в отдельно взятой стране передний край идеологического фронта ощутил потребность в сильных и емких художественных образах. После XVII съезда ВКП(б), на котором задание по производству мяса на 1937 год определялось показателем 276 % по отношению к 1932 году, возникла и на данном – мясном – направлении необходимость искать визуальные соответствия созидательному пафосу эпохи. Мясисто-плотные бронзовые быки, созданные гением Демут-Малиновского более чем за сто лет до начала второй пятилетки, теперь определенно выражали идеал советских мясозаготовителей. Для полноты восприятия не хватало только архитектурного контекста. Искать его не пришлось. Обоих быков закономерно переместили на край города, за Среднюю Рогатку, на новое место – к широким воротам только что воздвигнутого «первенца мясной индустрии». Демут-Малиновский должен был бы в гробу перевернуться (что буквально и произошло, но об этом чуть позже…), быки явно не были рассчитаны на соседство с грандиозным конструктивистским шедевром архитектора Ноя Троцкого. Но с другой стороны, следует признать, что конструктивистко-индустриальный контекст мясокомбината решительно переобозначил и переподчинил себе эти своеобразные памятники высокого классицизма – они стали восприниматься, во-первых, как, действительно, памятники, а, во-вторых, как памятники социалистического реализма. Мощь, воля, энергия, жизнеутверждающий оптимизм – «эй, товарищ, больше жизни!» (или вспомним надпись на пьедестале мясокомбинатовского Кирова: «…Чорт его знает, если по-человечески сказать, так хочется жить и жить»), и в то же время – это образцовое скотосырье, обещающее широкий ассортимент пищевой и технической продукции, без пяти минут высококачественная еда, необходимая организму трудящихся. Быки стали памятником победившему социализму. Показательно, что скоро ленинградцы забыли об истинном возрасте быков, большинство считало их ровесниками Ленинградского мясокомбината им. С. М. Кирова.

Между прочим, могло быть и круче. На эскизных набросках еще строящегося комбината, попадавших в те годы в печать, быки изображались на крышах корпусов. Возможно, фигуру быка, украшавшую в проекте крышу цеха предубойного содержания скота, предполагалось создать внове, но кто, спрашивается, мешал, подобно тому, как гнали крупный рогатый скот на шестой этаж этого цеха (а свиней на седьмой) с тем, чтобы (и тех и других) через особые муфты отправить в убойно-разделочный корпус, кто, спрашивается, мешал, таким же путем доставить, но только уже на самую крышу, бронзового быка Демут-Малиновского? Сдается мне, на то и рассчитывали.