Тот же рефрен: варварская, неграмотная Россия захватила древние просвещенные государства Средней Азии.

«Политическая подоплека, – пишет П.П. Литвинов, – этих тезисов ясна, однако их авторам не мешало бы познакомиться с отзывами о мектебном образовании таких авторитетных людей в дореволюционной Средней Азии и Казахстане, как И. Алтысарин, Абай Кунанбаев, Ахмед Дониш, Т. Сатылганов, Мукими, М. Бехбуди, М. Бурханов, Сидики и др.

Факты свидетельствуют, что мусульманская средняя школа действительно не претерпела почти никаких изменений в своем внутреннем строе на протяжении веков» [562] .

Кстати, новые историки-патриоты равнодушны к свидетельствам предшественников.

Российские власти делали попытки оказывать влияние на процесс обучения в этих «средних» учебных заведениях, однако успеха не достигли. И вот в 1909 г. генерал-губернатор А.В. Самсонов сделал заключение во Всеподданнейшем докладе: «Школы эти предоставлены сами себе, оставлены без всякого за ними правительственного надзора. В них царит мертвящая рутина, питающая юные умы нелепой религиозной схоластикой. Юношество получает в них превратное представление о мире и его явлениях, но зато ревностно изучает Коран и комментарии к нему — шариат – под руководством фанатичных мулл и в результате является послушным орудием в их руках, теми шегидами, которые, не рассуждая, идут за проповедниками ислама на смерть… Фанатики муллы внушают умышленно им ложное представление о наших государственных началах, ненависть к русской власти и русскому народу, вселяя нелепые идеи о будущем великом государстве тюрков» [563] .

Мектебы были непроницаемы для русского влияния.

Внимание было обращено на медресе – высшие исламские религиозные училища, готовившие кадры мусульманского духовенства. По свидетельству Н.П. Остроумова, в Туркестане в 1914 г. начитывалось 376 медресе, в которых обучались 10–12 тысяч студентов, но это весьма приблизительные данные – текучесть студенческих кадров была очень высокой. Существовал лишь низший возрастной предел приема студентов, верхнего не существовало – студентами числились весьма пожилые люди. Российские власти пытались установить возрастные рамки для студентов в медресе, но не преуспели в этом, так как это было расценено исламским духовенством как вмешательство во внутренние дела религиозной школы.

Срок обучения в медресе обычно составлял от 8 до 20 лет, и российские власти не пытались его изменить, как не вмешивались они и в установление размеров стипендий, которые выплачивались (от 4 до 35 рублей в год) в зависимости от доходов с вакуфных имуществ медресе и честности их распорядителей. Подобно мектебам, внутренний порядок обучения в медресе не менялся в течение столетий.

Однако если выпускники мектебов в основном оставались неграмотными, хотя и знали наизусть лишь несколько молитв на арабском языке, смысла которого они даже не понимали, то выпускники медресе были, как правило, достаточно грамотными людьми, хотя их знания были предельно старомодными, сформулированными 500—1000 лет назад.

Придя в Среднюю Азию, российские власти попытались изменить и модернизировать программы обучения медресе. Так, К.П. Кауфман решил организовать в туркестанских медресе преподавание курса российской истории. Были выделены средства (300 рублей) и найден местный энтузиаст – ташкентский казий Мухаммед Хаким-ходж, взявшийся за дело искренне и истово, однако в дело вмешались все те же мусульманские священнослужители, которым удалось загубить новое дело на корню. Они объявили инициативу генерал-губернатора попыткой властей обратить слушателей медресе в христианство.

Это не остановило Кауфмана, и он решил внедрить в исламской высшей школе преподавание русского языка, но дело постоянно откладывалось из-за «сопротивления туземцев» [564] . Кауфман предпринимал эти попытки снова и снова, но сопротивление мусульманского духовенства сломить не удалось. Кауфман надеялся, что знание русского языка поможет молодому исламскому духовенству края быстрее понять намерения и действия российской администрации, сблизиться с русской цивилизацией, найти общий язык с властью к обоюдной выгоде. Он справедливо надеялся, что знание русского пробудит у исламски образованных молодых людей желание знакомиться с русской культурой.

Поняв бесплодность своих попыток, окончательно разочаровавшись в своих усилиях, он в своем отчете 1882 г. отмечал, что медресе в Туркестане являются «основными рассадниками мусульманского фанатизма» [565] .

И тем не менее (официальные документы – рапорты и отчеты российских чиновников разных уровней – о том свидетельствуют) в среде слушателей медресе интерес к изучению русского языка все же был. Наиболее любознательные из них (возможно, тайно) учили язык «пришельцев» с различными целями: просто из любопытства либо из соображений практической пользы. Уже в конце XIX в. обнаружилось, что среди исламских священнослужителей, включая студентов медресе, есть немало людей, неплохо владеющих русским языком.

Попытки внедрить изучение русского языка в учебные программы медресе в 1892 г. предпринял главный инспектор училищ Туркестанского края Ф.М. Керенский, однако мусульманское духовенство повсеместно саботировало эту инициативу.

Значительно преуспел в этом деле инспектор училищ Ферганской области В.П. Наливкин. В 1901 г., используя свой авторитет в мусульманской среде, как человек, хорошо знающий местные обычаи и языки, он сумел убедить студентов и руководство медресе Кува в Маргиланском уезде в необходимости и полезности изучения русского языка и организовал его преподавание. Скептики из краевой администрации сомневались в успехе этого предприятия, тем не менее оно оказалось долговременным. Наливкину удалось внедрить в повседневную рутину жизни медресе произнесение молитвы за Царя. И в этом случае он посрамил сомневающихся. Наливкин не скрывал, что ему удалось убедить хитроумное исламское духовенство в том, что исполнение этой формальности избавит руководителей медресе от придирок со стороны российских властей. Поддерживая добрые отношения со многими руководителями медресе, Наливкин умел достичь главного – добровольного подчинения туркестанских медресе инспекторскому надзору и контролю.