А 20 мая по ленинградскому телевидению выступил следователь по ОВД при Генеральном прокуроре СССР Н. Иванов, который расследовал узбекское дело вместе с Гдляном. Иванов заявил, что в узбекском деле замелькали имена высокопоставленных лиц, и назвал Е. Лигачева.

Узбекское дело стало превращаться в Кремлевское.

Никаких юридических доказательств в отношении Е. Лигачева представлено не было. То ли потому, что их действительно не было, то ли потому, что он согласился выполнить некие требования. А для всей номенклатуры в целом это было конкретное предупреждение — если можно обвинить в коррупции второго человека в партии, то посадить какого-нибудь члена ЦК не составит проблемы. И для первого лица в партии это тоже был целенаправленный сигнал — если заговорили о заместителе, то ведь можем и до начальника дойти.

На конец июня 1988 г. была намечена XIX Всесоюзная конференция КПСС, и партию целенаправленно, шаг за шагом запугивали, чтобы обеспечить на этой конференции принятие конкретных решений по «демократизации» страны.

26 мая был принят Закон СССР «О кооперации в СССР», разрешивший кооперативам заниматься любыми, не запрещенными законом, видами деятельности, в т.ч. торговлей (на основании постановления Совмина от 05.02.1987 разрешалось только производство отдельных видов товаров). Тем самым была создана законодательная основа для создания полноценного негосударственного, т.е. капиталистического сектора экономики. Ничего плохого в этом нет, Китай от этого только усилился и стал чемпионом мира по темпам экономического роста. Показательно то, что даже такие, безусловно полезные реформы, из Горбачева приходилось выбивать с боем.

Но главной целью был все же не закон о кооперации, а демократизация политической системы. Поэтому шантаж партийной верхушки не ослабевал.

Партийцы пробовали сопротивляться. 30 мая был отправлен в отставку Генеральный прокурор СССР А.М. Рекунков, и на его место назначен А.Я. Сухарев, а секретарь ЦК КПСС А. Лукьянов потребовал от руководства Генпрокуратуры сбавить обороты и не привлекать к ответственности ряд проворовавшихся партийцев. Однако на следователей это никак не повлияло. Как пишут сами Т. Гдлян и Н. Иванов в книге «Кремлевское дело», неразбериха в связи со сменой Генпрокурора «и другие события позволили нам проигнорировать незаконные требования партийного куратора» [18.9].

Я верю, что бывают герои, но чтобы в условиях даже пусть и перестроечного СССР два следователя фактически открыто «послали» секретаря ЦК КПСС — одного героизма здесь мало. Нужна гарантия от преследования — ведь уволить следователя не легко, а очень легко, всегда найдется, к чему придраться. Единственным реальным противовесом ЦК партии был КГБ, причем КГБ СССР. Только этим можно объяснить, почему уволили Генерального прокурора (который, видимо, не представлял для КГБ самостоятельной ценности), но не тронули двух простых следователей. Для влияния на общественное мнение намного выгоднее представить дело так, будто два простых следователя-героя противостоят всей партийно-государственной бюрократической системе.

А следователи Т. Гдлян и Н. Иванов в своей книге «Кремлевское дело» весьма прозрачно намекнули на цель своих тогдашних действий: «Только публично поставив руководство страны в сложное положение, можно было добиться от него хотя бы робкого движения в сторону утверждения законности и социальной справедливости. Требовался качественно новый прорыв. Для осуществления его можно было бы использовать трибуну XIX партконференции» [18.9].

Только публично поставив Горбачева и его команду в сложное положение, можно было заставить их сделать качественно новый прорыв. Партийная конференция должна была начать работу 28 июня. А ровно за два дня до ее начала в журнале «Огонек» была опубликована статья Гдляна и Иванова «Противостояние», в которой они утверждали, что среди делегатов конференции «в числе авторитетных и весьма заслуженных людей оказались и скомпрометировавшие себя на ниве взяточничества лица» [18.10]. Причем фамилии не называли — подумать можно было на любого!

Вполне допускаю, что среди съехавшихся на партийный форум чиновников могло быть множество «скомпрометировавших себя на ниве взяточничества», если вообще не каждый. Гдлян и Иванов в своей книге уточняют, что имели в виду только 6 человек. Но ведь сами съехавшиеся взяточники не знают, кого конкретно следователи имели в виду!

Каждый взяточник на конференции трясется от страха: а что, если это про меня написали, а что, если прямо из зала заберут и под рученьки выведут? Ведь в Узбекистане каких больших людей посадили — секретарей обкомов, секретарей ЦК — и никакие связи не помогли! Трясущие от страха партийцы были готовы проголосовать за что угодно, лишь бы их не тронули. Демонстративная борьба с коррупцией — это мощнейшее оружие против конкурентов в политической элите, и оно приносит неизменно превосходный результат. Во всех странах мира.

(И еще одна любопытная деталь — в журнале «Огонек» в то время работал В. Юмашев, будущий руководитель Администрации Президента РФ и будущий зять Б. Ельцина. Совпадение? Став руководителем Администрации Президента РФ 11 марта 1997 г., Юмашев ровно через 15 дней назначил своим замом В.Путина).

Чтобы нагнать страху на партийцев еще больше, был сделан эффектнейший ход. В число делегатов входил и В. Коротич — главный редактор журнала «Огонек». И вот на второй день конференции Коротич под прямую телевизионную трансляцию передал в руки Горбачева запечатанный сургучом пакет с материалами о взяточниках, полученный от Гдляна и Иванова.

Вот как об этом рассказывал сам В. Коротич: «… прижимая к груди прокурорский пакет с сургучом на углах, (…) я дождался своего часа и пошел к трибуне. Есть фото, где я красуюсь на трибуне с распахнутым ртом, а мне в затылок глядят с разными выражениями лиц испуганный Горбачев, злой Лигачев и удивленный Щербицкий. (…)

Там определенно царила ненависть — такая густая и холодная, что я понимал: долго говорить с этой трибуны они мне не дадут. Минуты три будут набирать воздух в легкие, а затем захлопают, заорут и не позволят больше слова сказать, сгонят с трибуны. Я знал, что есть у меня минуты три, не больше. А больше мне и не надо было.