Но первую задачу, которую надо было решить после избрания Черненко Генеральным секретарем — это сохранение Горбачева в составе Политбюро. А у него была реальная перспектива оттуда вылететь. Про то, что Черненко высказывался про «молодых да ранних» уже говорилось, но проблема была не только в Генсеке, но и в других старых членах Политбюро, которые чувствовали опасность. Е. Чазов характеризует ситуацию так: «Сложным и своеобразным было отношение больного Черненко к Горбачеву. Он не мог забыть, что Андропов, пытаясь удалить его с политической арены, противопоставлял ему в качестве альтернативы именно Горбачева. Не мог он не знать, что Андропов своим преемником видел Горбачева. Надо сказать, что и большинство старейших членов Политбюро, может быть, за исключением Устинова, понимая, что время Черненко коротко, хотели освободиться от такой фигуры в Политбюро, как молодой, завоевывающий авторитет Горбачев — наиболее реальный претендент на пост Генерального секретаря. Они понимали, что в случае прихода его к власти дни их в руководстве партии и страны будут сочтены. (…) Давление на Черненко было настолько сильным, что при его прохладном отношении к Горбачеву где-то в апреле 1984 г. положение последнего было настолько шатким, что, казалось, «старики» добьются своего.

Кто или что спасло Горбачева, мне трудно сегодня сказать» [23].

Причем, такое отношение было не только со стороны «патриархов», но уже проявилось и со стороны, кто бы мог подумать!, со стороны «челяди»: «В наиболее сложном положении в этот период оказался М. Горбачев. Еще недавно всемогущий сподвижник Генерального секретаря, он в одночасье становится лишь одним (и не самым авторитетным) из членов Политбюро и секретарей ЦК КПСС. Помню, с какой горечью и налетом нескрываемой злости он рассказывал мне о своих стычках с окружением К. Черненко — его помощниками, заведующим общим отделом ЦК К.М. Боголюбовым и другими. Зная уровень и возможности этих людей, я понимал возмущение Горбачева, которому надо было согласовывать с ними свои выступления и предложения» [24]. Представляете — член Политбюро, еще недавно третий человек в партии, был вынужден спрашивать разрешения каких-то помощников и начальников отделов! Это для партийного вождя такое унижение, что хуже некуда: «Проблемы Горбачева в период правления Черненко не ограничивались его сложными взаимоотношениями с окружением Генерального секретаря, в большей степени они определялись отношением к нему «стариков» из Политбюро — Тихонова, Громыко, Гришина и некоторых других. Они не только его третировали, но и активно, особенно Н. Тихонов, выступали против него. Д. Устинов, как мне кажется, старался держать нейтралитет, хотя в некоторых случаях и пытался помочь М. Горбачеву.

Я не мог понять отношение Черненко к Горбачеву. С одной стороны было ясно, что М. Горбачев по меньшей мере не входит в круг его друзей и сподвижников. С другой — несмотря на давление со стороны Н. Тихонова и некоторых других членов Политбюро, он не только сохраняет его в аппарате ЦК КПСС, но и формально оставляет за ним пост второго секретаря, т.е. своего основного заместителя.

Уверен, что Черненко был вынужден сохранять Горбачева, понимая, что замены ему в тот период не было» [24].

Почему Черненко при всей своей неприязни к Горбачеву и при дружной ненависти к тому старых членов Политбюро не только не отправил его куда-нибудь подальше, но и сделал своим заместителем — это историческая загадка, и вряд ли даже сам Горбачев знает на нее ответ. Можно только сделать предположение.

Черненко действительно был вынужден сохранить Горбачева — против своей воли и против воли значительного числа членов Политбюро. Потому что на Горбачева сделал ставку КГБ, а у этой организации, охранявшей партийных вождей, были возможности так надавить на больного Генсека и его чуть менее больных престарелых коллег, что другого выхода не оставалось.

Методы убеждения есть самые разные. Генсек болеет и каждый день таблетки пьет — можно намекнуть, что «дорогой Леонид Ильич» желтеньких таблеточек выпил и не проснулся. Или тов. Суслов, например, тоже умер после таблеточки, новенькой такой. Или, например, намекнуть, что когда Черненко в очередной раз подкосится и падать начнет, «находившийся рядом здоровый парень» (охранник) в этот момент отвернется и не успеет его подхватить. Об угол можно удариться. И больше не встать. Вся страна будет в трауре.

«Добрым словом и пистолетом вы можете добиться большего, чем одним только добрым словом». («Будучи в курсе состояния здоровья всех руководителей Кремля, академик намекнул Горбачеву, что смерть уносит лидеров одного за другим, как только у них обостряются отношения с США. Причем заболевают они и умирают как-то странно, нелепо. Так, Брежнев, обладавший незаурядной энергией, вдруг захворал астеническим синдромом.

(…)

У Черненко с невероятной быстротой развивается флегмона. Так же неожиданно наступило обострение болезни у Андропова. Военачальники России и Чехословакии Устинов и Дзур после маневров заболели одной и той же болезнью, приведшей их к смерти. (Если о смертях генсеков можно спорить, были ли они случайными, то уход из жизни Устинова и Дзура — явное доказательство того, что против них была совершена целенаправленная акция» [16.2]. — А.Ш.)

Почему же добрые слова не были произнесены перед обсуждением кандидатуры Генерального секретаря? Потому что кандидатуру Черненко предложил министр обороны маршал Устинов, а в Советской армии пистолетов и другого оружия во много раз было больше, чем в КГБ. Поэтому доброе слово министра обороны звучало добрее, чем любое другое доброе слово.

При этом Устинов к Горбачеву, как к человеку, всегда относился очень хорошо, и если бы тот был такой же старый и больной, то Устинов предложил бы кандидатом именно его. Поэтому он не стал «топить» Горбачева после избрания Черненко и «старался держать нейтралитет», выражаясь словами Чазова. Это было его ошибкой. Как говорят в народе, доброта хуже воровства.

Для КГБ такая перспектива, когда министр обороны сам будет назначать Генерального секретаря, являлась совершенно неприемлемой. Если Черненко умрет, то логично предположить, что Устинов снова предложит какого-нибудь древнего старца вроде Тихонова, чтобы тот не мешал ему делать свои дела по собственному усмотрению. А «перестройка» в это собственное усмотрение не входила совершенно однозначно.

У Андропова были какие-то рычаги воздействия на Устинова, возможно, он знал про него нечто совсем ужасное, что в случае разглашения уничтожило бы авторитет маршала, но видимо Андропов унес эту тайну с собой в могилу.