Шрифт:
И еще Гаршин метался между матерью и женой, не в силах помирить их, тяжело переживал расхождение с братом Евгением. А тут еще и творческая пауза – любой пишущий человек тяжело переживает такие вещи, а Гаршин – в особенности. «Мое уменье писать унесла болезнь безвозвратно. Я уже никогда ничего не напишу. А кроме этого – на что я способен!»
19 марта 1888 года жена Гаршина упаковывала вещи, на 20-е были взяты билеты в Кисловодск. Художник Ярошенко предложил Гаршиным свою дачу на все лето. Скорее бы уехать прочь от промозглой петербургской полузимы, вечного мокрого снега, хмурого неба! Гаршин оживился, мечтал, как будет заниматься ботаникой, поднимется на хребет, откуда виден Эльбрус… Может быть, если бы успели уехать, все было бы по другому… Но 19 марта вечером Всеволод Гаршин вышел из квартиры и бросился в лестничный пролет. Странная подробность – он спустился на целый марш лестницы и бросился вниз фактически со второго этажа. Невысоко ведь. Ударился о печку, сломал ногу. Его перенесли в квартиру, он еще успел попросить прощения у жены, затем впал в беспамятство и 24 марта, в хирургической лечебнице Красного Креста на Бронницкой, не приходя в сознание, умер.
По гаршинской лестнице, в том небольшом Поварском,зажатом рядами кирпично-коричневых зданий.По гаршинской лестнице, где мы сегодня пройдеми глянем в пролет, проверяя известные знанья.Здесь печка была, раскалялась она докрасна,а над головою – окошко в двойном переплете.И так топография смерти проста и ясна,что кажется – тело уже задохнулось в полете.Вы помните, я говорила: «Сознанье вины…Сама невозможность исправить, вмешаться во что-то…Тогда умереть честнее, наверно… но мы – не больны…»И падало эхо в пустое пространство пролета. [104]104
Перевезенцева Н. «Путешествие во времени». Л., 1991.
Если поднять голову и посмотреть наверх, то сейчас мы ничего не увидим. Но еще недавно освещало лестничную клетку потолочное окно. Большое, из двух приподнятых под углом створок, вроде парниковой крышки. Ничего не напоминает? Был у Гаршина рассказ «Attalea princeps» об оранжерейной пальме, рвавшейся вверх на свободу, разбившей стекло тюрьмы, но погубившей себя. Если нет пути вверх – тогда, может быть, вниз – тоже свобода?..
А прожил Всеволод Гаршин на этом свете тридцать три года, один месяц и двадцать один день.
И ничего не изменилось с тех пор. Только стал Поварской еще обшарпанней, да вход в парадную закрыли на кодовый замок… А в первом этаже прорублены широкие окна-витрины. Когда я проходила там последний раз, они пустовали…
«Там храм оставленный – все храм…» [105]
Мы стоим на углу Полтавской улицы и Невского проспекта, вернее – той его части, которая до сих пор неофициально называется Старо-Невским. Район, по которому пролегает сегодня наш маршрут, принадлежал ранее к Александро-Невской части и ограничен примерно Старо-Невским и Миргородской улицей, Знаменской площадью и Александро-Невской лаврой. В путеводителях район этот обычно не упоминается, в экскурсионные маршруты не входит. Но и здесь можно найти кое-что интересное.
105
Лермонтов М. Ю. «Я не люблю тебя…» (1831).
Направо, там, где Полтавская улица упирается в Миргородскую, виднеется необычного вида красная кирпичная стена с аркой ворот. Подойдем к ней, а по пути вспомним кое-что из истории этого уголка Санкт-Петербурга.
Самая старая улица здесь – Старо-Невский, бывшая просека в лесу, связавшая строившуюся Лавру с городом. Позднее, в 30-х годах XVIII века, была проложена трасса к монастырю, названная Новой першпективной дорогой. Если посмотреть на карту, то видно, что нынешние Гончарная и Тележная улица как раз эту трассу и составляли. Названия улиц старые – Гончарная говорит о том, что неподалеку был гончарный завод, а Тележная напоминает о торговых рядах, в которых продавалась разная упряжь, телеги и тому подобный товар. Новая першпективная дорога существовала до прокладки поперечных улиц, нынешних Харьковской, Полтавской и Профессора Ивашенцева, когда она была прервана застройкой. Новые улицы получили в середине XIX века названия по городам Полтавской губернии. Профессора Ивашенцева, например, называлась раньше Золотоношской – по городу Золотоноше (он до сих пор существует в Черкасской области). Полтавская улица успела немного побыть Военной, так как упиралась прямо в казармы Александровского казачьего полка и Александровский военный плац. Вот, пожалуй, и вся история района до постройки Николаевской железной дороги. И тут уже начинается история застройки Александро-Невской части доходными домами со всеми особенностями привокзального района.
Как я уже говорила, путеводители район не жалуют, известных людей здесь тоже как-то бывало немного. Только вот Иосиф Виссарионович Сталин побывал в этом районе по меньшей мере дважды – после побега из сольвычегодской ссылки он жил в гостинице «Россия» (Гончарная ул., 3), а в здании Калашниковской хлебной биржи (Харьковская ул., 9) был в очередной раз арестован. Интересно, что жил тогда Иосиф Джугашвили под фамилией… Чижиков. Представляете, что было бы, если б он сохранил свой псевдоним, а не взял звучное имя Сталин? Как бы выглядели многие известные лозунги?
Вот мы и подошли к зданию Калашниковской хлебной биржи, главный фасад которой выходит на Харьковскую улицу, а тыльный – на Полтавскую. Здание было специально выстроено техником Городской управы Н. А. Дрягиным именно для биржи. Большой зал использовался для концертов и лекций. (Кстати, Джугашвили-Чижиков был арестован как раз во время такого концерта в поддержку газеты «Правда».) Система бирж во многом определяла торговую жизнь Петербурга – были Фондовая биржа, Торговая и специальные – хлебная, яично-масляная, чайно-винно-фруктовая. На биржах существовали правила – официальные и неофициальные. Так, например, запрещалось обсуждать в помещении биржи дела политические и военные. Все они имели свой устав, который утверждало Министерство финансов, но образцом служил устав именно Калашниковской хлебной биржи. Кстати, неподалеку отсюда – Синопская набережная, тоже раньше называвшаяся Калашниковской по фамилии известных хлеботорговцев. Именно сюда приходили баржи с зерном и мукой из Рыбинска через Мариинскую систему и приладожские каналы. Амбары Калашниковской пристани составляли собственность Александро-Невской лавры.
(N. B. Сейчас в здании Калашниковской биржи – Культурный центр ГУМВД по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, ранее – Дом культуры им. Ф. Э. Дзержинского. Долгое время здесь вел литературно-творческое объединение поэт Герман Борисович Гоппе – большой знаток нашего города.)
Но вот мы уже вышли на Миргородскую улицу и налево на той стороне видим красивые ворота и дальше – территорию больницы им. С. П. Боткина, или, в просторечии, «боткинские бараки». Кстати, в слове «бараки» нет ничего оскорбительного. Официальное название больницы звучало раньше, как Александровская городская барачная больница и связано было с тем, что ко времени постройки больницы, то есть к концу XIX века возобладала, как бы мы сейчас сказали, «новая тенденция в больничном строительстве». Раньше больницы строились по так называемой «коридорной» системе, где все палаты выходили в общий коридор. К 1880-м годам решили, что это негигиенично и больницы следует строить в виде отдельных корпусов-бараков, окруженных садом и, по возможности, изолированных друг от друга. Вот так в 1882 году появилась Александровская барачная больница. А в 1889 году ей присвоили имя Сергея Петровича Боткина. Несколько слов о нем. Он родился в Москве, окончил московский частный пансион и готовился поступить на математический факультет университета. Но, как пишется в его биографии – «вопреки своей воле» – поступил на медицинский. Не знаю, какого математика потеряла Россия в лице Боткина, но какого медика приобрела – известно хорошо. Не буду перечислять его многочисленные медицинские труды, работу под руководством Пирогова в Крымскую кампанию, создание медицинской школы. Скажу только, что он первый ввел в Петербурге институт санитарных врачей и был попечителем Александровской больницы, в деятельность которой внес много нового. Недаром после смерти Сергея Петровича Боткина больнице присвоили его имя.