Этот скорбный список можно было бы продолжать ещё очень и очень долго. За многими в нём не было никакой вины, кроме близости к Марии Медичи. Например, Мишель де Марийяк был её ближайшим советником, и он настойчиво требовал заключения мира с Испанией и Священной Римской империей на любых условиях. А Луи де Марийяк, маршал де Бассомпьер и герцог де Гиз, подыгрывая ей, пытались склонить короля к необходимости отставки кардинала.

Аресты ближайших сподвижников буквально раздавили Марию Медичи. Несчастная женщина переживала глубочайшее душевное потрясение. Между тем двор её опустел. Все, кто ещё вчера всеми правдами и неправдами искал её расположения, заискивал перед ней, клялся в верности, вдруг куда-то исчезли…

Франсуа де Ларошфуко, отец которого тоже пострадал, в своих "Мемуарах" констатирует:

"Все вельможи королевства, видя себя поверженными, считали, что после былой свободы они впали в рабство".

На самом деле, утверждает историк Виктор-Люсен Та-пье, "совершают грубую ошибку те, кто принимает борьбу Ришелье с грандами за его враждебность по отношению к дворянству в целом. Он никогда не забывал, что оно [дворянство. — Авт.] было нервом государства <…>. Напротив, он считал дворянство необходимой пружиной общества. Но нужно, чтобы оно перестало быть недисциплинированным и праздным".

То есть вельможи королевства не "впали в рабство". Просто кардинал де Ришелье со свойственной ему прагматичностью отдавал явное предпочтение служилому дворянству, а не кучке аристократов крови, совершенно бесполезных и даже обременительных для государства. Недаром в своём "Политическом завещании" кардинал советовал королю "по достоинству оценивать услуги дворян, не забывая и о строгости, когда они пренебрегают своим долгом".

Естественно, аристократы, со своей стороны, откровенно возненавидели кардинала за попрание их "исконных" прав. Они с трудом, но мирились с притеснениями короля: в конце концов король — первый из дворян, и сто "исторические права" стали чем-то привычным. Другое дело — власть какого-то выскочки, которая в глазах знати не имела ни юридических, ни моральных оснований.

Сопротивление грандов росло, и первым их предупреждением "зарвавшемуся" кардиналу был заговор графа де Шале. С ним кардинал успешно расправился, а теперь он нанёс второй, гораздо более сильный, контрудар. В результате Марии Медичи было велено удалиться из Парижа в Компьень, что в семидесяти километрах к северо-востоку от Парижа.

В целом же можно сказать, что поражение "одураченных" значительно упрочило позиции кардинала де Ришелье. Свидетельством этого стало, в частности, решение короля, принятое в сентябре 1631 года, о возведении фамильного удела Ришелье в герцогство и пэрство. Это значило, что с этого момента кардинал и главный министр королевства стал ещё и герцогом, а также пэром Франции. Он победителем вышел из опаснейшего испытания. Отныне он превратился в подлинного правителя Франции — на все оставшиеся ему одиннадцать лет жизни.

Но до этого произошло ещё множество разных событий.

Например, такое. 23 февраля 1631 года Марии Медичи, находившейся в Компьеньском замке, вдруг объявили, что прибыл кардинал де Ришелье.

Отметим, что в Компьене к ней относились плохо. Как пишет Андре Кастело, "её всячески притесняли, унижали, строго следили за каждым шагом, так что ей было всё труднее выносить такую враждебную атмосферу подозрительности и неприязни".

Сказать, что Мария Медичи была удивлена, увидев кардинала, — это ничего не сказать. Соответственно, и взаимные приветствия дались им обоим с видимым трудом. А потом кардинал заявил, что изгнаннице следует уехать ещё дальше от Парижа и что это необходимо прежде всего для её же безопасности, а также для безопасности других лиц, судьба которых ей небезразлична.

— Каких других лиц? — удивилась бывшая королева. — Все остальные и так уже либо истреблены, либо находятся…

— Вам необходимо принять эти условия, мадам, — грубо перебил её кардинал.

— Исчадие ада, да будь ты проклят! — ещё раз крикнула изгнанница, понимая, что возражения бесполезны.

Конечно же кардинал имел в виду Гастона Орлеанского, младшего сына Марии Медичи и покойного короля Генриха IV, считавшегося престолонаследником до рождения будущего Людовика XIV, а теперь именовавшегося просто "Месье". Понятно, что у Гастона были весьма сложные отношения с венценосным братом. Понятно также, что его судьба не могла быть безразлична его матери. Как видим, кардинал де Ришелье всегда бил точно в цель.

С Гастоном ситуация выглядела следующим образом. В 1630 году ему было двадцать два года. Он был красивым молодым человеком, легкомысленным, коварным, малодушным, но весьма любезным. Всем было ясно, что его видимое примирение с братом Людовиком не могло продлиться долго. Он и сам прекрасно понимал, что его шансы унаследовать трон с каждым днём всё возрастают и возрастают. И действительно, тогда многим казалось более чем вероятным, что он унаследует трон старшего брата. В его власти было начать ради этого настоящую гражданскую войну. И при этом он мог рассчитывать на поддержку со стороны старой родовитой аристократии, и всё, что бы он ни сделал благодаря статусу наследника Людовика, всё равно оставило бы его безнаказанным.