Плотные тучи нависали над землей, скрывая звезды и луну. Не было видно вообще ничего, будто небесный свод и вовсе пропал, оставив атлетов предоставленными лишь самим себе и этой арене.

Олег вяло пошевелил плечами, размял шею, и двинулся прочь, стараясь забыть, все что произошло.

Но он видел лишь то, как снова и снова вонзает длинное покрытое ржавчиной сечение гвоздя в ее карий глаз. Как ее раскрытый рот с удлиненными клыками силиться укусить его, или что-то сказать. Этого не происходит. И снова все сначала.

Дойдя до деревьев, Олег уперся лбом в прохладную смолянистую кору.

Жужжащий за спиной дрон бесил его, но сил показать свою злость тоже не было. Мужчина стоял с открытыми глазами, плохо видя что-либо так близко. Он боялся закрыть их, понимая, что увидит только кровь, в которой он сам весь перемазан и которая уже залила всю арену.

Сжав кулак, Олег ударил в дерево. Еще. И еще.

Под разорванными перчатками было видно, как костяшки сильно покраснели, и еще чуть-чуть и кожа лопнет, выплеснув новую волну боли.

Атлет замер.

Почему именно эта смерть, смерть Влады, так пошатнула его? Что было особенного в этой женщине? То, что он знал, чья она дочь? Все они чьи-то дети, это не аргумент. Все они знали, на что идут, принимая участие в состязании. Но что тогда? Он ненавидел ее сильнее многих других, но просто не хотел, что именно ему досталась роль вонзить гвоздь в ее глаз? Может быть. И все же, Олег в легкой растерянности отстранился от дерева и, стараясь сосредоточиться на карте, двинулся по узкой тропинке, петляющей между ловушками.

В темноте было непросто читать знаки и вообще понимать, куда можно ступить, а куда нет. Иногда Олег надолго замирали и вертел карту в руках, стараясь понять, не ошибся ли он в своих расчетах и не стоит ли прямо посреди звуковой ловушки.

Все обходилось.

Когда он дошел до последнего участка, отмеченного на карте, его внутренний голос подсказал ему затаиться, как можно быстрее, и мужчина нырнул в ближайший темный кустарник, выползший прямо на дорогу перед ним.

Меньше, чем через минуту, из-за раздвоившегося ствола высокой сосны, вышел волк.

Зверь выглядел скверно: опаленная шерсть местами обнажала дрожащее тело, кровавые пятная на задних лапах, одна из которых сильно хромала, из холки торчали обломки какой-то деревяшки. Но все это не мешало хищнику злобно скалиться и тихо рычать, выискивая того, на ком можно отыграться.

Волк точно почуял Олега. Он повернул свою вытянутую морду в направлении атлета и щелкнул пастью, но нападать не спешил.

Наученный горьким опытом, зверь толи хотел сначала разобраться, кто же попался ему на пути, толи просто искал силы для еще одной схватки. В его темных глаза отражались несколько бликов от далеких прожекторов. Олег будто видел в них свое отражение, утопающее в океане волчьей злости и боли.

Но зверь, похоже, чувствовал нечто подобное. Он поднял голову к небу и завыл свою долгую и протяжную песню.

Мужчина держал обрез наготове. Палец лежал на курке, но нажимать на него не пришлось. Внезапно перестав выть, волк оглянулся, к чему-то принюхался, и быстро побежал в ту сторону, откуда появился.

Олег выдохнул.

Плотные клубы пара не спешили рассеиваться, складываясь в какую-то непонятную картину. Прижавшись спиной к зарослям, затрещавшим от человеческого веса, Олег пытался увидеть какой-нибудь позитивный образ в этих витиеватых переплетениях тонких исчезающих нитей. Но все, что приходило ему в голову, так это ломающиеся кости, пронзающие друг друга иглы, сплетающиеся в толстые лезвия ножей, и гильзы, сыплющиеся так быстро, что глаза не успевали считать их.

Несколько раз моргнув, прогоняя эти мысли, он поднялся и вышел из кустов, тут же в очередной раз столкнувшись с проблемой, куда же ему двигаться дальше. Он знал свою цель, но понятия не имел, где она находится. Поэтому просто выбрал первое попавшееся направление и неспешно зашагал вперед, высматривая возможные ловушки под ногами.

В полутьме сделать это было совсем непросто.

Олег чуть не свалился в яму с торчащими кольями, а потом едва не привел в действие растяжку, соединенную с висящим под веткой продолговатым лезвием, которое легко бы распилило его надвое.

Но все эти препятствия ему удалось обойти не без потерь. Чувствуя себя все хуже и хуже, атлет затаился у подножия сразу нескольких растущих близко друг к другу деревьев.

Организм требовал воды. Голод тоже давал о себе знать. Боль в груди продолжала усиливаться, и теперь на нее нельзя было просто так закрыть глаза. Поднять руки становилось все сложнее. Кожа покрылась мурашками от холода, сковывающего такие легкие когда-то движения, а сейчас будто приходилось продираться сквозь слои толстой паутины, чтобы сделать хоть что-то.