Глупый умного догоняет,

Да Исакия мешает!

Глупый — это, по мнению революционно настроенных студентов, Николай I, — а умный кто? Конечно, Пётр I, чей памятник, знаменитый Медный всадник, стоит неподалёку. Петра революционеры уважали. Конь первого русского императора летит стремительно, а конь Николая гарцует парадным шагом — где уж тут догонишь? — Да и громада Исаакиевского собора скрывает пращура от потомка…

После таких случаев моему прадеду велено было студентов с площади гнать или уж во всяком случае не давать им приближаться к памятнику Николаю I.

Рассказывая эту историю, прадед прибавлял:

— А знаете, почему на памятнике Петру изображена огромная змея?

Есть, оказывается, на этот счёт старинная петербургская легенда.

Как-то Пётр, прогуливаясь верхом по невским болотам, увидел на берегу лесного озера огромный валун, нависающий над водой, словно каменная волна. Жители ближней деревни Лахта называли этот валун Гром-камнем. Пётр пришпорил коня, одним махом взлетел на вершину камня — и тут произошло чудо: время остановилось, горизонты раздвинулись, и в один миг царь увидел всю Россию — от северных лесов до Чёрного моря, от Финского залива до Тихого океана. Он мог разглядеть каждый город, каждое село, видел несметные богатства, таящиеся в недрах русской земли, видел всех своих подданных, видел и свой Питербурх, — но не тот крохотный недостроенный городок, который он только что покинул, а великую, славную и прекрасную столицу могучей империи. Одну секунду длилось видение, но царь успел рассмотреть всё, до мельчайших деталей. Захлебнувшись от восторга, он выдохнул: «Всё — моё!..» Потом спохватился, перекрестился и добавил: «И Божье!»

Однако, хотя он успел поправиться, всё же Господь счёл его слова чрезмерно гордыми. И чтобы наказать не в меру вознёсшегося императора, из озера выползла огромная змея и ужалила царского коня в ногу. Конь упал мёртвым. Император свалился на камень, оглянулся — змеи уже не было. Тогда Пётр встал на колени, отвесил земной поклон и смиренно произнёс: «Всё — Божье! И моё…» И отправился домой пешком. С тех пор полюбил он бывать на берегу того озера, взбираться на Гром-камень, и хотя чудесное видение уже не повторялось, Пётр подолгу просиживал на тёплом мохе, которым оброс могучий валун, и чувствовал, как силы у него прибывают.

Вот и вся прадедова легенда. Слышал я и другие… Есть и такая — она известна многим… Во время Отечественной войны 1812 года возникла угроза захвата Санкт-Петербурга французскими войсками. Обеспокоенный Александр I приказал вывезти Медный всадник в Вологодскую губернию. В это время некий майор Батурин добился свидания с личным другом царя князем Голицыным и передал ему, что его, Батурина, преследует один и тот же сон. Он видит себя на Сенатской площади. Лик Петра поворачивается. Всадник съезжает со скалы своей и направляется по петербургским улицам к Каменному острову, где жил тогда Александр I. Навстречу к нему выходит государь. «Молодой человек, до чего ты довёл мою Россию! — говорит ему Пётр Великий. — Но не бойся: покуда я на месте, моему городу нечего опасаться!» Пораженный рассказом, князь Голицын передал сновидение государю. И Александр I отменил своё решение об эвакуации памятника.

Говорят даже, что во время блокады Жданов вспомнил легенду о майоре Батурине и не стал снимать Медного всадника с пьедестала, не закопал его в землю, подобно другим городским скульптурам, лишь прикрыл досками… Легенда, конечно… Но легенда красивая и — радостная: стоит Медный всадник, стоит Петербург…

…Пётр спешил и нервничал. Для него было чрезвычайно важным, чтобы мощи св. блгв. князя Александра Невского прибыли в столицу именно 30 августа — ни днём позже. Группе, сопровождавшей святыню, было высочайше приказано «без всякого умедления то перенесение производить». Вскоре — ещё один приказ: «В пути иметь усердное поспешание!».

И вот 17 августа святые мощи были принесены в Москву, 23 августа — в Клин, 26-го — в Тверь, 28-го — в Торжок…

И тут всем стало ясно, что за два дня из Торжка до Петербурга не добраться. Катастрофа! Ждали, что царь впадёт в гнев, начнёт наказывать без милости, кого-то сошлёт, кого-то разжалует… Надеялись только, что казней не случится.

Но против всех ожиданий Пётр воспринял известие философически: «Что ж, бывает!» — никого наказывать не стал, а велел доставить мощи в Шлиссельбург и… оставить там на год, не ввозя в столицу. И останки святого князя не спеша повезли через Ильмень в Новгород, а уж оттуда — к Неве…

Почти год простоял ковчег в шлиссельбургском храме. И только тогда, когда вновь приблизилось 30 августа, Пётр собрал приближённых и с великим торжеством препроводил святыню в новый Александро-Невский монастырь. Принцип был таков: «Не получилось встретить мощи 30 августа 1723 года — встретим их 30 августа 1724 года!»

Почему же Петру так важно было соблюсти эту дату?

А всё очень просто: это была годовщина Ништадтского мирного договора, день победы над Швецией. Император желал, чтобы первый победитель шведов — Александр Невский — разделил торжество с их новым победителем.

Пётр был свято уверен, что между ним и благоверным князем Александром существует особая духовная и историческая связь. Александр начал — Пётр закончил; Александр указал место — Пётр построил на этом месте новую столицу; Александр спасал гибнущую Русь — Пётр вывел её к новой, имперской славе!

И между прочим, день рождения у обоих властителей приходился на одно и то же число — 30 мая (по принятой в то время версии). Кому-то это показалось бы маловажным — но не Петру: он придавал великое значение совпадению дат!