Таким образом, генезис понятия «желание», реконструируемый на основе этимологии обозначающих его слов, показывает, что в нем соединились два значения:

1) состояние, переживаемое субъектом;

2) качество отношения между субъектом и объектом.

Можно сказать, что существование длинного списка терминов для обозначения процесса желания безусловно свидетельствует, с одной стороны, означимости, которой наделяется желание в культуре, и, с другой стороны, о сложности и многоплановости изучаемого нами феномена.

Многообразие терминов в значении желания, с одной стороны, и множественность значений самого понятия желания, с другой, отражает подвижность, изменчивость феномена желания. Значения синонимов желания и значения самого слова желание указывают на «срединность» желания как на коренное его «место» в плане человека: желание может быть отнесено, с одной стороны, к «телу», а, с другой стороны, к «сознанию», «воле», «духу» и даже «душе», но при всем том оно обозначает момент слияния всех сил, их сконцентрированность и нацеленность вовне, а также «собранность» человека, его субъектность.

Сделаем вывод. Первая стихийно сложившаяся общечеловеческая концепция желания смогла отразить (1) особую значимость и (2) противоречивость этого феномена. Более того, анализ опыта живого языка, говорящего о желании, позволяет заметить, что само это слово используется и для характеристики состояния субъекта желания, и для указания на качество отношения между людьми, но без осознания такого смешения. Можно предположить, что в случае желания мы имеем дело с одним (противоречивым и сложносоставным, многоплановым и многоаспектным) явлением, сама сложность и динамичная природа которого возможно требуют для своего описания нескольких понятий, отражающих разные моменты и разные стороны процесса желания.

В обыденной жизни люди различают «смутное желание», «желание того же, что и у Другого» (назовем его «миметическим желанием») и «уверенное желание». Самое интересное заключается в том, что сила желания становится доступной определению или даже измерению лишь за счет представления желания отношением.

«Смутное желание». Сообщая во время t о том, что он испытывает «смутное желание», агент не может ответить на вопрос, чего же он хочет, однако уверен, что его желание никак не связано с какой-либо потребностью, коль скоро все потребности ко времени t удовлетворены. В таких случаях говорят: «Хочу чего-нибудь особенного». При этом человек желает не что-нибудь конкретное, но любое х, которое в данной культуре могло бы быть подведено под понятие «особенного». Он хочет чего-то, что выделило бы данное время t из мира повседневной заботы, а вместе с этим сообщило бы отличие самому носителю желания. Поэтому перед нами не желание, а, скорее, «голод личностного выбора». Близкое к «голоду личностного выбора» состояние может быть определено как (экзистенциальные) «скука» или «тошнота». Можно сказать, что «смутное желание» – это отношение, в котором нет ни «готового объекта», ни «готового субъекта».

«Желание того же, что и у другого» или «миметическое желание». Видя желающего Другого, мы верим, что он – целостен и думаем, что и мы обретем необходимую нам целостность, если пожелаем того же, что есть у него. Мы как бы примериваем желание Другого на себя. В основании этого подражания лежит, вероятно, уверенность, что желающий всегда целостен Подражание невозможно без веры людей в то, что наличие желания – благо, а отсутствие желаний таит в себе некоторую опасность.

По мнению Р. Жирара, люди желают «в соответствии с другими людьми» [7] . Миметическое желание есть опосредованное, непрямое отношение, отношение посредством модели, которая служит медиатором желания [8] . Желание всегда предполагает отбор модели, автоматическую имитацию желающего другого (здесь часто возможны ошибки и иллюзии, когда модели приписывается отсутствующее у нее на самом деле желание), и собственно желание «как у другого», желание «того же самого». Агент миметического желания, таким образом, часто понимает подражательность природы своего желания. Ощущаемая человеком неполнота собственного бытия – вот что заставляет людей имитировать желания модели, так как модель – это тот, кто, как кажется, такой полнотой обладает. Уверенность, с которой другой заявляет о своем желании, обладает силой заразительности. Сам, «из себя самого» человек не знает, что пожелать, в крайнем случае, он не может назвать то главное, что является вершиной его желания. Эта трудность неоднократно описана в сказках, например, в сказках о трех желаниях. Народная мудрость с удивительной точностью фиксирует радикальную неспособность человека определять свое желание исходя только «из себя», невозможность удерживать объект желания постоянно и неуклонно, спрашивая только себя. [9] Абдуктивность повседневного мышления приводит к тому, что сделавшего выбор Другого копируют или потому, что верят в то, что модель не ошибается, или потому, что думают, что есть какой-то шанс, что модель окажется правой в своем выборе, что она обладает недостающим агенту миметического желания знанием.

Миметический агент выше всего ценит самодостаточность. Но полное отсутствие желания можно представить только у других. Поэтому моделью становится человек, о котором думают как о воплощении нарциссизма. Жирар пишет: «Желание предполагает противоречие: оно нацелено на полную автономию, на самодостаточность, и все же оно подражательно». Обсуждая произведения Пруста, он замечает: «Каждый верит, что кто-то другой имеет самодостаточность, которую мы желаем получить. Вот почему каждый испытывает желание. Но так как каждое желание предполагает утрату самодостаточности, никто поэтому ею не обладает» [10] . Базовый эпизод миметического желания может быть представлен как уверенность желающего в том, что Другой что-то желает. Миметическое желание есть подражание желанию Другого, которого у Другого может и не быть, но в наличие которого субъект желания верит. Из этого следует, что миметическое желание – не желание в собственном смысле этого слова, коль скоро в этом отношении отсутствует «готовый субъект», и, значит, причина и источник желания лежит вне самого носителя желания (См.: «Желание и зависть»). «Полное» желание включает в себя три стороны: носитель желания (субъект желания), тот, кого желают (объект желания), и действие трансценденции (предмет желания).

Таким образом, «миметическое желание» есть отношение между «не готовым субъектом» и «готовым объектом».

«Уверенное желание». «Уверенное желание» предполагает осознание всей силы своего желания, полноты собственной «захваченности» им, и знание средств достижения желаемого. Субъект желания знает также, что он готов ждать, но он не уверен в том, что жизнь станет ему помогать, а ведь именно в помощи со стороны других людей и не зависящих от его собственной воли обстоятельств нуждается он, пожелавший столь многого. Здесь он рассчитывает на свои усилия и везение. Верующий человек рассчитывает на везение быть услышанным Богом. Неверующий возможно рассчитывает на «предустановленную гармонию» мира, когда именно сама сложность получения желаемого делает столь ясным для человека понятие сложности, что он верит, что, в силу сложности мира, в мире может случиться и исполнение его желания. Включение в понятие «уверенного желания» «расчета на везение» не позволяет говорить об «уверенном желании» как о намерении.