4. В то время, когда Иосиф говорил им все это, многие, стоявшие на стене, осмеивали его, другие ругали, а некоторые даже стреляли в него. Видя, что его доводы, основанные на действительных фактах, не производят на них никакого действия, он перешел к отечественной истории и сказал: «О, вы несчастные, забывающие своих истинных союзников, вашими руками и вашим оружием вы хотите побороть римлян? Случалось ли когда-нибудь, чтобы мы таким путем побеждали? Не всегда ли мстителем нашего народа, когда с ним несправедливо поступали, являлся Бог, Творец? Бросьте взгляд назад, вы увидите, что собственно толкнуло вас в эту борьбу и какого великого союзника вы оскорбили. Вспомните чудеса времен ваших отцов и сколько раз на этом священном месте некогда находили гибель наши враги. Я, хотя не без содрогания, начинаю рассказывать о делах Бога недостойным ушам вашим, но вы все-таки слушайте для того, чтобы убедиться, что вы боретесь не только против римлян, но также против Бога. Древний египетский царь Нехао, называвшийся также Фараоном, пришел с десятками тысяч в нашу страну и похитил царицу Сарру, родоначальницу нашего племени. Что делал тогда ее муж Авраам, наш прародитель? Мстил ли он грешнику с оружием в руках? Нет! Имея триста восемнадцать вассалов, из которых каждый владычествовал над несметным количеством людей, он, невзирая на них, считал все-таки себя совершенно покинутым без помощи Бога. Он поднял тогда свои праведные руки к оскверненному вами теперь месту и вымолил себе помощь непобедимого союзника. Не была ли царица сейчас же на следующий вечер возвращена обратно неприкосновенной к ее супругу, а египтянин, устрашенный ночными сновидениями, не бежал ли он после того, как излил молитву на месте, запятнанном вами братоубийством, а любимых Богом евреев одарил серебром и золотом? [1239] Должен ли я умолчать или говорить о переселении наших праотцев в Египет, где они, насилуемые и угнетаемые чужими царями в течение четырехсот лет, всецело полагались на милость Божию вместо того, чтобы, как они, конечно, могли, сопротивляться с оружием в руках. Кто не знает, как затем Египет наполнялся всякого рода зверьми и был изнуряем всевозможными болезнями, как страна лишилась своего плодородия, а Нил – своих вод? Десять казней следовали одна за другой, после чего наши предки были отпущены под прикрытием, без кровопролития, без всяких опасностей, потому что сам Бог вел своих избранников. Когда наш священный ковчег был похищен ассирийцами [1240] , не стонали ли тогда вся филистимская земля, идол Дагон и вся нация, к которой принадлежали похитители? Гнилые язвы появились у них на сокрытых местах тела и вместе с пищей они испускали и внутренности. Кончилось тем, что те же руки, которые похитили ковчег, привезли его вновь обратно под звуки кимвалов и тимпанов и свой грех перед святыней искупили всевозможными жертвами. Вы видите, что Бог явил свою милость нашим предкам за то, что они, не прибегая к мечу, всецело вознадеялись на Него. Ассирийский царь Сеннахерим, когда он с бесчисленными народами изо всей Азии осадил этот город, пал ли он от человеческих рук? Последние тогда не были заняты оружием, а были простерты к молитве. Но ангел убил в одну ночь несметное войско, и когда ассириянин с наступлением утра поднялся, он нашел сто восемьдесят пять тысяч мертвых, и бежал он с остатками от безоружных евреев, которые даже не преследовали его.

Вам известно также вавилонское пленение, когда семьдесят лет народ жил на чужбине, не помышляя о насильственном освобождении, пока Кир в угоду Богу не предоставил им свободу, дал им проводников, и они снова сделались избранниками своего Союзника. Словом, нельзя привести ни одного случая, где наши предки только силой оружия завоевали себе счастие, или чтоб они терпели несчастье, когда они без борьбы отдавались в руки Провидения: не трогаясь с места, они побеждали, как только этого хотел Небесный Судья; если же они сражались, то всегда были поражаемы. Это случилось также, когда царь вавилонян осаждал этот город, а наш царь Седекия, вопреки пророчеству Иеремии, сразился с ним: тогда он сам был пленен и сделался свидетелем разрушения города и Храма. И однако, насколько тот царь и его народ были праведнее вас и ваших вожаков! Ни царь, ни народ не убивали же Иеремии, когда он открыто вещал, что они своими грехами навлекли на себя немилость Божию и что они будут побеждены, если добровольно не сдадут города. Вы же, напротив, – не говорю уже о преступлениях, которые вы совершаете в городе, для них я не имею слов, – поносите меня, который учит вас, как спасти себя, стреляете в меня из озлобления за то, что я вам напоминаю о ваших злодеяниях, за то, что вам вовсе не хотелось бы слушать о тех поступках, которые каждый день совершаете. Но возвратимся к нашей истории. Когда Антиох Епифан, много грешивший перед Господом, осаждал город и наши предки сделали вооруженную вылазку, то они сами погибли в этом сражении, а город был разграблен врагами, святилище же было предано запустению на три года и шесть месяцев. К чему еще больше примеров? А теперь вот римляне – кто их накликал на нашу страну? Не безбожие ли ее жителей? Что дало первый толчок к порабощению ее римлянами? Не междоусобица ли наших праотцов? Безумие Аристобула и Гиркана и их взаимный раздор повлекли за собою поход Помпея против столицы, и Бог покорил под власть римлян тех, которые уже не были достойны свободы. После трехмесячной осады города они сдались, между тем как они не грешили, как вы, ни перед святилищем, ни перед законом и обладали гораздо большими средствами для ведения войны. Не знаем мы разве, какой конец постиг Антигона, сына Аристобула? В его царствование Бог еще раз отдал на порабощение грешный народ: Ирод, сын Антипатра, привел Сосия, а Сосий – римское войско; Иерусалим был оцеплен и осаждаем в течение шести месяцев, пока его жители в воздаяние за грехи не были побеждены, а город разграблен. Таким образом сила оружия никогда не составляла опоры нашего народа, ибо война всегда влекла за собою порабощение. По моему убеждению, те, которые владеют священным местом, должны предоставлять все на суд Божий и отвергать всякую человеческую силу, пока в них жива надежда на Всевышнего Судью. Но что исполняли вы из того, на что законодатель наложил благословение? И что оставили вы из того, что он обрек проклятию? Во сколько раз вы преступнее ваших отцов, которые тем не менее пали еще быстрее, чем вы? Тайные преступления, как воровство, обман и прелюбодеяние, были для вас слишком ничтожны! Вы соперничали между собою в разбоях и убийствах и прокладывали себе новые, неведомые еще пути зла. Храм сделался местом сборища для всех, и руками коренных жителей осквернялись Богу посвященные места, чтимые издали даже римлянами, которые в пользу нашего закона оставляют многие из своих обычаев. И вот, после всего этого, вы ждете помощи от Того, против Которого вы так грешили. Но допустим, вы точно такие же благочестивые богомольцы и молитесь о Божеской помощи с такими же чистыми руками, как некогда наш царь [1241] , когда он призывал к Богу против ассирийцев и когда Бог в одну ночь уничтожил в прах ту великую армию; но разве действия римлян можно приравнивать к тому, что сделали ассирийцы, чтобы вы могли надеяться на подобную же помощь Бога? У ассирийцев царь купил за деньги пощаду города [1242] , а они вопреки данному слову пришли, чтобы зажечь Храм; римляне же требуют только установленной подати, которую наши отцы уплачивали их отцам; раз только они добьются этого требования, они оставят город не разрушенным и Храм нетронутым, все остальное они предоставят нам: семьи наши свободны, имущество в нашем распоряжении, а священные законы остаются неприкосновенными. Только безумие может допустить, чтоб Бог поступил со справедливыми одинаково, как с несправедливыми. Кроме того, ведь Бог, когда нужно, умеет быстро помогать: могущество ассирийцев Он сломил в первую же ночь, когда они стали лагерем под стенами Иерусалима; а потому, если б Он считал наше поколение достойным свободы или римлян достойными наказания, то Он, точно как некогда на ассирийцев, сейчас обрушился бы на римлян – еще когда Помпей наложил свою руку на народ, или позже, когда нагрянул Сосий, когда Веспасиан опустошал Галилею и, наконец, в настоящие дни, когда Тит приблизился к городу. Однако Магн [1243] и Сосий не только не были разбиты, но они и город взяли силой, Веспасиан в войне с нами достиг императорского достоинства, а что касается Тита, то для него даже источники обильно потекли водой – те источники, которые раньше иссякли для вас. До его прибытия, как вам известно, Силоам и все источники вне города высохли, так что вода покупалась по мере; теперь же эти источники стали столь изобильными, что они щедро наделяют водою не только ваших врагов и их скот, но даже сады [1244] . Это чудесное знамение вам уже знакомо из прежних времен, а именно при нашествии названного вавилонского царя, который разгромил город и сжег Храм; а между тем тогдашние наши предки не могли упрекнуть себя в таких преступлениях, как вы. А потому я думаю, что Божество бежало из своей Святая Святых и стоит теперь на стороне тех, с которыми вы воюете. Если праведный человек бежит из порочного дома и с презрением отворачивается от его обитателей, то неужели вы думаете, что Бог будет сопутствовать вам в вашей греховной жизни – Он, Который видит сокрытое и слышит умалчиваемое. Впрочем, вы разве стараетесь что-либо скрыть от зрения и слуха? Ведь все ваши дела стали известны даже врагам; вы ведь хвастаете нарушением законов и ежедневно оспариваете друг у друга первенство в злодеяниях. Ваши бесстыдства вы выставляете напоказ, точно это – добродетели. Но несмотря на все это, вам, если захотите, остается еще путь спасения, и Божество охотно прощает сознающего свою вину и кающегося в своих грехах. Бесчувственные! Бросьте ваше вооружение, сжальтесь над полуразрушенным уже отечеством! Оглянитесь вокруг себя и смотрите: какое великолепие, какой город, какой Храм, скольких народов приношения вы хотите принести в жертву! Кто хочет предать все это огню? Кто желает, чтоб все это исчезло? Что еще больше заслуживает сохранения, чем это? Но если вы, непреклонные и более бесчувственные, чем камни, перед всем этим закрываете глаза, так подумайте о ваших семействах! Пусть каждый представит себе мысленно своих детей, жену и родителей, которых вскоре похитит голод или меч! Я знаю, что опасность витает и над моей матерью [1245] , моей женой, моей не беззнатной фамилией и издревле известным родом; вы думаете, быть может, что из-за них я вам так советую. Нет! убейте их, берите мою собственную кровь за ваше спасение! И я сам готов умереть, если только после смерти моей вы образумитесь».

1. Мятежники не поддавалась на слезные призывы Иосифа, ибо они не считали изменение образа действий безопасным для себя; но среди народа возникло движение в пользу перехода к римлянам. Одни продавали за бесценок свое имущество, другие – свои драгоценности, вырученные за них золотые монеты проглатывали, для того, чтобы они не были найдены разбойниками, и бежали в римский лагерь. Когда золото вновь появлялось наружу, они употребляли его на свои необходимейшие потребности, так как большинству из них Тит позволил селиться в любом месте в стране. Это еще больше подстрекало осажденных к бегству, ибо таким путем они избавлялись от внутренних потрясений, не делаясь вместе с тем рабами римлян. Одновременно же с тем, люди Иоанна и Симона старались воспрепятствовать побегу со стороны иудеев еще ревностнее, чем вторжению со стороны римлян, и предавали немедленной казни всякого, на кого только падала тень подозрения.

2. Богатым людям, однако, и оставаться в городе было опасно, ибо и их обвиняли в желании бежать к неприятелю для того, чтобы их казнить и овладеть их богатством. С голодом возрастала свирепость бунтовщиков, и оба бедствия с каждым днем делались все более ужасающими. Когда жизненные продукты перестали появляться на рынках, мятежники вторгались в частные дома и обыскивали их. Если находили что-нибудь, они били хозяев за то, что те не выдавали добровольно; если ничего не находили, они также их истязали, предполагая, что припасы тщательно ими сокрыты. Присутствие или отсутствие у кого-либо съестных припасов они определяли по наружному виду несчастных: у кого вид был еще здоровый, тот, значит, имел запас пищи; истощенных, напротив, они не беспокоили, так как не было причины убивать тех, чья жизнь подкашивалась уже голодом. Богатые отдавали тайком все свое имущество за одну только меру пшеницы, менее состоятельные – за меру ячменя; затем они запирались в самых затаенных уголках своих домов и в своем нестерпимом голоде пожирали зерно немолотым или по мере того, как обстоятельства и страх позволяли, еле испеченным. Стол нигде больше не накрывался – пищу выхватывали из огня еще сырой и в таком виде проглатывали ее.

3. Жалкое было питание, и сердце сжималось при виде того, как более сильные забирали лучшую часть, тогда как слабые изнемогали в отчаянии. Голод господствовал над всеми чувствами, но ничто не подавлялось им так сильно, как чувство стыда; все, что при обыкновенных условиях считается достойным уважения, оставлялось без внимания под влиянием голода. Жены вырывали пищу у своих мужей, дети у своих родителей и, что было немилосерднее всего, матери у своих бессловесных детей; любимые детища у них на руках умирали от голода, а они, не робея, отнимали у них последнюю каплю молока, которая могла бы еще продлить им жизнь. Но и с такими средствами питания они не могли укрыться – мятежники подстерегали их повсюду, чтобы и это похитить у них. Запертый дом служил им признаком того, что обитатели его кое-что поедают; внезапно они выламывали двери, вторгались во внутрь и вырывали у них кусок почти из глотки. Стариков, цепко державшихся за свою пищу, они били беспощадно, женщин, скрывавших то, что имели в руках, волочили за волосы; не было сожаления ни к почтенной седине, ни к нежному возрасту; они вырывали последние куски и у детей, которых швыряли на землю, если те не выпускали их из рук. С теми, которые, для предупреждения разбойников, наскоро проглатывали то, что в противном случае было бы у них похищено, они поступали еще суровее, точно у них отнималось неотъемлемо им принадлежащее. Пытки ужасного рода они изобретали для того, чтобы выведать места хранения припасов: они затыкали несчастным срамные отверстия горошинами и кололи им заостренными палками в седалище. Иные подвергались неимоверным мучениям только из-за того, чтоб они выдали кусок хлеба или указали на спрятанную горсточку муки. Пытавших можно было бы назвать менее жестокими, если бы их поступки были вызваны нуждой; но они не терпели голода, а стремились на ком-либо вымещать свою свирепую злобу и хотели при этом заготовить себе припасы на будущее. Бывали смельчаки, которые ночью прокрадывались чуть ли не до римского лагеря и там собирали дикие овощи и травы; но возвратившись с добычей, довольные тем, что спаслись от рук неприятеля, они подвергались нападению своих же людей, которые все у них отнимали и не оставляли им ничего, если даже те молили и именем Бога заклинали уделить им хоть часть того, что было добыто ими с опасностью жизни: ограбленный должен был довольствоваться тем, что ему по крайней мере жизнь пощадили.

4. Такие насилия, впрочем, терпело простонародье от прислужников тиранов; но люди именитые и богатые были приведены к самим тиранам. Там одни были умерщвлены по ложному обвинению в заговоре, другие под предлогом, что они хотят предать город римлянам; чаще же всего выступали подставные свидетели, обвинявшие их в том, что они имели в виду перебежать к римлянам. Ограбленные Симоном были препровождаемы к Иоанну, а разоренные последним передавались в руки первого. Так поочередно они пили кровь своих сограждан и делили между собою трупы несчастных. Воюя между собою за верховную власть, они были единодушны в злодействах. Кто препятствовал другому принимать участие в насилиях над согражданами, считался самолюбивым негодяем, а тот, который был устранен от участия, жалел о том, что лишился случая совершить жестокость, как о потере доброго дела.

5. Описать в отдельности их изуверства нет возможности. Коротко говоря, ни один город не переносил чего-либо подобного и ни одно поколение с тех пор, как существует мир, не сотворило больше зла. В конце концов они ругались еще над еврейским народом для того, чтобы казаться менее безбожными в отношении чужестранцев. Но этим они ясно показали, что сами были рабы, скопище бродяг и незаконнорожденное отребье своего народа. Они-то и разрушили город; они принудили римлян, против своей собственной воли, дать свое имя печальной победе и сами же почти своими руками втащили в Храм замедливший огонь. Без скорби и без слез смотрели они с Верхнего города на пожарище, тогда как оно у римлян вызвало чувство сострадания. Об этом, впрочем, еще будем иметь случай поговорить, когда дойдем до описания соответственных событий.

1. Тит между тем быстро закончил сооружение валов, несмотря на то, что солдаты много терпели от защитников стены. После этого он отрядил часть всадников для поимки тех иудеев, которые в поисках за средствами питания спускались в загородные овраги. Между ними попадались также и воины, которые не могли уже насыщаться одними грабежами, но большей частью это были бедняки из простого народа. Если они не переходили к римлянам, то лишь потому, что боялись за судьбу своих семейств; ибо бежать с женами и детьми было немыслимо из-за бдительности бунтовщиков; оставить же их на произвол этих злодеев, значило бы преднамеренно обречь их на смерть. Голод, однако, внушал им смелость покидать город; но и после того, как им удавалось обмануть стражу, опасность угрожала еще от внешнего врага. Попадаясь в руки римлян, они невольно, из страха перед казнью, оборонялись, а раз оказавши сопротивление, они считали уже бесполезным просить после о помиловании и погибали. После предварительного бичевания и всевозможного рода пыток они были распяты на виду стены. Тит хотя жалел этих несчастных, которых ежедневно было приводимо пятьсот человек, а иногда и больше, но с другой стороны, он считал опасным отпускать на свободу людей, взятых в плен силой, а если бы он хотел их охранять, то такая масса охраняемых скоро могла бы превратиться в стражу для своей стражи. Главной же причиной, побуждавшей Тита к такому образу действия, была надежда, что вид казненных склонит иудеев к уступчивости, из опасения, что в случае дальнейшего сопротивления их всех постигнет такая же участь. Солдаты в своем ожесточении и ненависти пригвождали пленных для насмешки в самых различных направлениях и разнообразных позах. Число распятых до того возрастало, что не хватало места для крестов и недоставало крестов для тел.