– Продолжайте.

Калинин помолчал немного, словно сомневаясь, говорить или нет, а потом рукой махнул:

– Да чего уж там. Если я нарушил частные владения – виноват, не знал. Если денег должен – снимите с кредитки. Только не стоило меня в подвал сажать. Я ведь и заявление в прокуратуру написать могу.

– Похоже, вы даже не представляете, где оказались, – вздохнул я с сожалением, но продолжал внимательно следить за перебежчиком. – Вы, Юрий, вольно или невольно, попали в параллельный Мир, и теперь я вынужден, как говорят в вашем Мире, депортировать вас назад и предупредить: если вы повторно попробуете нарушить границу, то будете посажены в острог – по-вашему – в тюрьму – на шесть месяцев. А кредитку свою можете спрятать, она здесь ни к чему. У нас котируется золото в чистом виде, – я достал из кошелька несколько монет и повертел их перед глазами Калинина.

Мой расчет был прост. То, что этот человек что-то скрывает и недоговаривает, я понял с самого начала. Теперь же нужно было определиться: пришел он сюда корысти ради или у него какие иные цели. Перебежчик на злато никак не отреагировал. Он посмотрел на монеты, словно я вертел перед его носом деревяшки, потом уставился в столешницу. Значит, не за златом он сюда шел.

Глядя на Калинина, я понимал, что дальнейший разговор ни к чему не приведет. Человек, сидящий передо мной, был не просто испуган или расстроен. Он находился в тупиковой ситуации, выхода из которой не видел. Может, виной тому украденный кулон? Возможно. Только отдавать украшение я не торопился. Интуиция все мозги мне исклевала с требованием обождать. Ладно, послушаемся в очередной раз. Вызвать на откровенность в такой обстановке, а тем более в отделе, у меня не получится. Перебежчик замкнулся в себе, отвечает односложными, словно заученными, фразами, как будто легенду рассказывает. Даже не смотря на несуразность его поведения, прокола с кредиткой, я не видел смысла больше удерживать Юрия. Более того. Обычный человек после сообщения, что он попал в другой Мир, хоть как-то отреагировал бы на него: вскочил бы, кричал, бегал, в крайнем случае покрутил бы пальцем у виска, а этот сидит сиднем, упершись глазами в стол, и молчит, будто его происходящее совершенно не касается. Нет, в таком состоянии из него ничего не выжмешь.

– Ну, вот что, – сказал я, приподнимаясь со стула. – Не вижу оснований дольше задерживать вас. Юрий Калинин! Именем Приказа, я депортирую вас обратно в Пограничье без права вновь выходить на Тропу. В случае повторного нарушения вы будете привлечены к криминальной ответственности. Идемте, я провожу.

Калинин выслушал приговор молча, только один раз поднял глаза, в которых блеснула какая-то искра и тут же погасла. Мне показалось, что он хотел что-то сказать, но не успел. Интуиция снова клюнула в мозг: дурак, момент упустил. Возможно. Просто сейчас у меня не было возможности заняться этим делом вплотную, уж слишком много работы накопилось в последнее время.

Я взял задержанного под руку и повел к выходу. Георг дернулся было за мной, но я жестом остановил его, мол, сам справлюсь. Знаю, очередное нарушение инструкции, но мне вдруг захотелось остаться с Юрием наедине, вдруг он что-то да сообщит. Как говорят в Пограничье, надежда умирает последней.

Мы шли молча. Юрий, казалось, не обращал больше ни на что внимания, иногда спотыкался на ровном месте, я внимательно наблюдал за ним, поджидая момент. Нет, разговора больше не будет.

Я мог бы его перевести по Тропе, но не видел в этом уже никакого смысла. У Последней черты я остановил Калинина, начертал на его спине знак изгоя, спросил:

– Может, хотите что-то сказать напоследок?

Юрий посмотрел на меня, как на пустое место, а потом деревянной походкой вышел на Тропу. Я еще некоторое время смотрел, как он растворяется в пространстве между Мирами. Наконец, Тропа закрылась.

Нужно возвращаться.

На несколько месяцев я забыл о том происшествии. Работы навалилось столько, что иногда приходилось даже ночевать в Приказе. Обитатели нашего Мира чуть ли не толпами норовили прорваться по Тропе в Пограничье. Ладно бы еще простой люд, так нет! Гномы, тролли, вурдалаки, упыри, русалки (и эти туда же со своими хвостами!), мавки, лешие, призраки, домовые – все стремились покинуть Мир магии и перебраться в Пограничье. Большинство задерживали на Тропе, но некоторым все же удавалось проскочить. Приходилось отправлять за ними летучие дружины оборотней, дабы те вертали взад нарушителей. Спросите, почему в Пограничье нет такой же службы, как в Мирах? Да не нужна она. И мы, и научники имеем право задерживать своих перебежчиков, которых доселе было всего ничего, в Пограничье, а держать там целую службу – накладное дело. Как-никак, закордон, а там и жалованье должно быть больше, и блага иные, в общем, накладно, да и смысла не было. Ну, есть там парочка наших соглядатаев. В основном, это служители Божьи разных, как они сами говорят, концессий, но работали они за совесть, а не за злато. Так было до последнего времени. А как ударился простой люд в бега, а за ним пошли легендарные, тут уж стало не до жиру. Ну кто ж устоит перед большим златом? И стали наши соглядатаи не ловить, а помогать перебежчикам: кого утаили, кого пристроили в дальние села, а то и вовсе в леса да джунгли отправили аль в пустыни там какие. Некоторые, польстившись на крохи магических знаний, стали помогать легендарным. Право, тяжело скрыть от глаз людских тролля или вурдалака, но за хорошую мзду чего не сделаешь? Добро, коль сидели б они тихо да мирно, однако сущность свою не переборешь! Нет надзора – гуляй душа. Пришлось Абдулле на ковер-самолет самого Хоттабыча идти. В каких тонах был разговор – не ведаю, однако, судя по состоянию дэва, был он сурьезный, ибо вернулся начальник наш в обличье жабы бородавчатой. Вам смешно? Мне нет, особливо, если учесть, что стоишь ты перед ним на вытяжку и смотришь, как некогда почти трехметровый дэв с громовым голосом, от которого весь кабинет ходуном ходил, теперь прыгает по столу да писклявым тоном извергает проклятия. В общем, лишили нашего Абдуллу за не лепое выполнение службы своего обличия на месяц. А тот, в свою очередь, отыгрался на оборотнях, да нам, людям служивым, твердое порицание вынес: кого на дальние заставы сослал, кого обличия да голоса лишил, а у кого жалованье отнял. Мне повезло. В тот день я во владениях Кальяныча застрял. Чаи гоняли да грамоты разные древние поднимали. По приказу того же Абдуллы, между прочим.

В общем, в Пограничье я теперь, как к себе домой хаживаю. Нет, не скажу, что жизнь там хуже или лучше нашей, но все такое…чужое, что ли. И люди те же, и говор знакомый, и блага разные, а вот нет того раздолья да свободы души, как у нас, у магов. Люди здесь ходят, как зомбаки какие, честное слово: злато, работа, работа, злато, кутежи, машины вонючие, шубы, злато. Нет, не скажу, что бы у нас такого не было. Есть, конечно, любители покутить аль ограбить, аль на шее посидеть, однако мы – живые. Мы чувствуем, как растет травинка, о чем думает букашка там разная, как солнечный зайчик по цветам прыгает да с росой разговаривает, о чем вещает ветер да звезды соблазняет чем. У нас все – живое, и имеет место быть. А что в Пограничье? Мертвый воздух, земля под ногами неживая, асфальтом называется, реки такие загаженные, что даже рыба дохнет, зверье перепуганное по лесам бегает, разве что не заикается, трава чахлая, как Кощей в конце рабочего дня. Куда не глянь – везде люди бродят с такими глазами, словно и не они это вовсе, в мысли свои погруженные и на чем-то заторможенные. Да что взрослые! Детишки ихние сиднями цельный день за компьютерами да приставками сидят. То ли дело наши сорванцы, за которыми и на ковре-самолете не угонишься! Потому и беглецов быстро сыскиваем, ибо живыми они смотрятся на фоне всего этого царства сонного, выделяются уж больно. Тут уж какую личину не надевай, а натуры своей не скрыть.

В тот день доставил я в Приказ Кузьму Прыткого. Ох и прытким он оказался, даром что одноногий! Ему бы на Олимпийских играх в Пограничье выступать да злато зарабатывать. Цельное звено оборотней два дня его загоняли, загнать не могли. Пришлось мне, горемычному, метлу седлать да с воздуха сеть набрасывать. А как зельем сонным Кузьму опоили, так и назад воротили. В общем, проспался он в застенке, а там и на допрос ко мне привели.

– Ну, что, Кузьма, добегался? – спросил я, заходя в допросную.

Тот развалился на стуле, ногу единственную на стол забросил, на меня так нагло зырит. Ишь, насмотрелся зомбоящика и теперь, как говорят в Пограничье, под крутого косит.

– А ты, начальник, полегче, – это он мне говорит. – Я свои права знаю. Без адвоката ни слова не скажу.

Ишь ты, «без адвоката»! Будет тебе сейчас адвокат. Ногу его я одним ударом со стола сбросил, так что Кузьма ко мне спиной перекрутился, а потом ударил его волной воздушной меж лопаток. Бедный Кузьма личиком своим небритым так к стеночке шершавой и прилип. Он еще немного покочевряжился насчет своих правов и моих обязанностей, но не долго. Когда я его снова на стул усадил, был Прыткий ниже воды, тише травы. Спесь его да гонор куда и делись! Сел я напротив, посмотрел на него, да пожалел о содеянном. Испуганно теперь таращился на меня Кузьма, глазенки бегают, губы безмолвно шевелятся.