— «Кто это? Ну чего по ночамъ таскаешься, полуночникъ!»

— «Ты одна?»

— «Нтъ, со мной невстка спитъ».

— «Выдь въ сни, отопри мн».

— «Какже, отопру!» сказала она, выставляя голову въ окошко: «мало теб двокъ по станиц, что ко мн привязался».

— «Да что-жъ, коли я тебя люблю, мн никто не милъ, кром тебя. Отопри».

— «Нтъ, у меня мужъ есть».

— «Да я то въ чемъ же виноватъ, ежели я безъ тебя жить не могу, ежели ты всегда у меня одна на ум. — Ну отчего ты не хочешь меня любить, Марьяна?» —

— «Нтъ, не отложу», сказала она, отвчая больше на борьбу, происходившую въ эту минуту въ ея душ, чмъ на его слова. —

— «Марьяна!» началъ онъ, давая ей т страстныя ласкательныя названія, которыя вспоминаешь потомъ всегда съ чувствомъ какого-то стыда и раскаянія: «ради Бога, только подойди къ снямъ на минуту», и онъ рукою старался обнять ее. —

— Не будетъ теб ничего, уйди», сказала она, отстраняясь отъ окошка.

Дубковъ подошелъ къ двери и сталъ стучаться, но никто не отворилъ ее, онъ топнулъ ногой съ выраженіемъ истиннаго отчаянія и побжалъ въ свою комнату. —

Въ то время, какъ онъ стучался, Марьяна встала съ кровати, легкими шагами подошла къ снямъ и, положивъ одну руку на замокъ двери, а другую на высоко поднимающуюся грудь, придерживая разстегнутую ожерелку, остановилась въ нершительности. Когда шаги его удалились, она вздохнула, вернулась на постель, гд еще долго сидла въ раздумьи, глядя въ освщенную луною щель ставня на дверь, въ которую онъ скрылся, потомъ ршительнымъ движеніемъ бросилась на подушку и тотчасъ же заснула тмъ крпкимъ, безмятежнымъ сномъ, которымъ спятъ только дти и люди, проводящие жизнь свою въ тяжелой работ.

<Губковъ былъ молодъ, богатъ, влюбленъ и обладалъ наружностью красивою и благородною. Кром того онъ былъ предпріимчивъ и умлъ находить языкъ любви для каждаго сословія, поэтому трудно предположить, чтобы вс эти достоинства не имли вліянія на женщину умную, страстную и съ дтства пріученную къ грубому полу-восточному обращенію казаковъ. Марьяна любила Губкова той понятной земной любовью, которая состоитъ въ желаніи всегда видть предмета своей любви и принадлежать ему. Боже мой! Какого мннія будутъ обо мн вс писатели, изощрявшіеся столько времени разбирать различные оттнки любви, когда я скажу, что не понимаю другого рода любви, который мн даже кажется единственнымъ, ежели не самымъ возвышеннымъ и поэтическимъ. то по крайней мр самымъ честнымъ и откровеннымъ. Марьяна любила со всей искренностью и силой женщины простой, доброй и трудолюбивой.

Только дв равносильныя причины удерживали ее: страхъ грха — староврк любить православнаго — и постоянные трудъ и усталость, не допускавшіе искушенія до ея неиспорченнаго, хотя и пылкаго сердца.>

Было около полдня, когда все остававшееся народонаселеніе въ станиц — старики, неслужащіе льготные казаки, бабы, двки, дти — высыпало на поляну, чтобы встртить за оградой похожихъ— сотни возвращавшихся изъ похода мужей, отцовъ, дтей, братьевъ.

Вс собрались, какъ на радость, а въ душ каждаго болзненно боролась надежда со страхомъ.

Не разъ прислушивались они во время похода къ дальнимъ орудейнымъ выстрламъ зa Терекомъ и не разъ мысль о томъ, на чью долю выпадетъ нынче жребій несчастья? заставляла сжиматься каждое сердце.

Съ правой стороны яркозеленаго луга, перерзаннаго дорогой, по которой ждали казаковъ, разстилалась гладкая степь, заканчивающаяся бурунами (песчаными буграми ногайскаго кочевья), съ лвой стороны зеленли низкіе, только что одвшіеся виноградные сады, надъ которыми кое-гд возвышались рзко выдающіяся на прозрачно-голубомъ неб группы высокихъ, стройныхъ тополей и раскидистыхъ фруктовыхъ деревьевъ. За садами мстами виднлась серебристая полоса Терека и покрытый сплошнымъ лсомъ первый уступъ Чеченскихъ горъ. —

Весеннее солнце, стоявшее высоко на чистой лазури неба, свтило ярко и согрвало свжія испаренія оживавшей земли носившіяся въ воздух. Воздухъ, въ которомъ весело вились хохлатые жаворонки и медленно поводя хвостомъ плавали черные орлы и коршуны, былъ совершенно неподвиженъ и до того прозраченъ, что очертанія лсистыхъ горъ были видны съ поразительной ясностью, хотя находились на такомъ разстояніи, что огромныя деревья казались мелкими кустами. —

Старыя казачки, поставивъ около себя кувшины съ чихиремъ и узелки съ рыбой и лепешками, которые они принесли съ тмъ, чтобы съ хлбомъ солью встртить похожихъ,расположившись на трав, разговаривали между собой. Молодыя бабы и двки въ лучшихъ канаусовыхъ бешметахъ, въ ярко-цвтныхъ рубашкахъ и головныхъ платкахъ, которыми до самыхъ глазъ закутаны большей частью красивыя, свжія, оригинальныя лица, и льготные парни — казаки, и писаря въ обшитыхъ галунами зипунахъ и сапогахъ съ каблуками составляли другую группу. Писаря и вообще казаки, служащіе въ правленьяхъ по письменной части и отличающіеся всегда щегольствомъ, политичностью и особенной манерою краснорчиво выражаться, бойко поплевывая шелуху смячекъ, балагурили и заигрывали съ двками.

Старики — почетные — въ простыхъ черныхъ или срыхъ зипунахъ, обшитыхъ тесемками, и старенькихъ попахахъ, съ сдыми бородами и выразительными лицами, облокачиваясь на палки, съ достоинствомъ останавливались то подл той, то подл другой группы. — Мальчишки и двчонки, чтобы не терять время, собравшись немного въ сторон, зажигали— играли въ лапту. —

Но вотъ кто-то замтилъ по дорог подвигающееся облако пыли и вс глаза обратились по этому направленію. Слышно: стрляютъ, поютъ, и вотъ изъ-за облака пыли выдается быстро подвигающаяся черная точка. Это казакъ скачетъ......