— Ах, не говорите мне про мой полк, — отвечал Пьер, целуя руку хозяйки и садясь подле нее. — Он мне так надоел!

— Вы ведь верно сами будете командовать им? — сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.

Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique [96] , и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.

— Нет, — смеясь отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. — В меня слишком легко попасть французам, да я и боюсь, что не влезу на лошадь...

В числе перебираемых лиц для предмета разговора, общество Жюли попало на Ростовых.

— Очень, говорят, плохи дела их, — сказала Жюли. — И он так бестолков — сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и всё это тянется. Он дорожится.

— Нет, кажется на-днях состоится продажа, — сказал кто-то. — Хотя теперь и безумно покупать что-нибудь в Москве.

— Отчего? — сказала Жюли. — Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?

— Отчего же вы едете?

— Я? Вот странно. Я еду, потому... ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д’Арк и не Амазонка.

— Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.

— Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, — продолжал ополченец про Ростова.

— Добрый старик, но очень pauvre sire. [97] И зачем они живут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? — хитро улыбаясь спросила Жюли у Пьера.

— Они ждут меньшого сына, — сказал Пьер. — Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что несогласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.

— Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как всё легко проходит у некоторых людей!

— Что проходит? — недовольно спросил Пьер. — Жюли улыбнулась.

— Вы знаете, граф что такие рыцари, как вы, бывают только в романах Madame Suza. [98]

— Какой рыцарь? Отчего? — краснея спросил Пьер.

— Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d’honneur. [99]

— Штраф! Штраф! — сказал ополченец.

— Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!

— Qu’est ce qui est la fable de tout Moscou? [100] — вставая сказал сердито Пьер.

— Полноте, граф. Вы знаете!

— Ничего не знаю, — сказал Пьер,

— Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому... Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette ch`ere V'era! [101]

— Non, madame, [102] — продолжал Пьер недовольным тоном. — Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость...

— Qui s’excuse — s’accuse, [103] — улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли, и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. — Каково, я нынче узнала: бедная Мари Болконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?

— Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, — сказал Пьер.

— Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.

— Ну что она, как? — сказал Пьер.

— Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее...

— Еще роман, — сказал ополченец. — Решительно, это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche одна, княжна Болконская другая.

— Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [104]

— Штраф! Штраф! Штраф!

— Но как же это по-русски сказать?..

Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.

В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы — несправедлив, и что напротив граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей», говорилось в афише, «но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно показали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгенштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних Чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души, и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, очевидно, туча эта приближалась.