— Хорошо. Но как же вы бросаете свой пост, генерал, и открываете наш фронт, генерал... — продолжал Багратион, видимо с трудом соображая и выражаясь. — Кто же будет отвечать за последствия, генерал? — И голос Багратиона не возвышался, не изменял интонации и те же бесстрастные, полузакрытые глаза смотрели прямо с обеих сторон коричневого носа на разгоравшегося австрийского генерала.

— Ежели бы мир не был заключен, я бы должен был умирать на своем посту, — сказал граф Ностиц, ударяя себя широкой кистью в высокую грудь. — А теперь я буду преступник, ежели я буду сражаться с французами после заключения мира. Я говорю. Мне сам принц Мюрат сказал и в доказательство привел, что французы перешли мост в Вене без боя. Разве это могло бы быть, ежели бы не было мира? — и граф Ностиц, торжествуя, молча посмотрел на Багратиона. Багратион соображал.

— Пошлите, тут адъютант главнокомандующего, — обратился он к ординарцу, — Болконский, кажется, что ездил в Брюнн. Он вчера из Брюнна и попал на наш аванпост, — обратился он к Ностицу.

Через несколько минут вошел князь Андрей. Багратион как будто забыл, зачем он его звал и, сделав усилие, сказал:

— Да вот ты из [1794] Брюнна едешь. Слыхал ты, заключен мир с Австрией или нет?

— Я не слыхал, чтобы был заключен, но слышал, что австрийское правительство желает.

— Как же французы перешли Венский мост, — спросил граф Ностиц.

Князь Андрей не отвечая, прищурившись, посмотрел на Ностица.

— Генерал говорит, что мир заключен и что австрийцы по уговору пропустили французов через мост.

— Я слышал, что мост взят обманом и что Ауерсперг за то отдан под суд. — Князь Андрей рассказал.

Ностиц повернулся на стуле, гремя саблей.

— Und was noch! Das w"are was famoses! [1795] Этого не может быть, — сказал он.

Князь Андрей поджал губы и открыл глаза.

— Я не имею честь служить с вами и под вашим начальством и докладываю не вам. И потому не считаю за вами права обсуждать вслух мои слова, как начальнику, и как gentilhomme я вам говорю, что вы, а не я, говорите неправду. Я говорю, как слух, и слух этот правда, а вы говорите, как факт, и это ложь (— Ну, ну, не у места, князь, — сказал Б[агратион]) и, не дав сказать слова, он обратился к Багратиону.

— Угодно что нибудь еще приказать вашему сиятельству? — обратился он только к Багратиону. Багратион не ответил ему не от пренебрежения, но видимо от того, что всё внимание его было слишком занято тем ходом мыслей, которые он преследовал и которые касались графа Ностица.

— Что же вам сказал Мюрат, — спросил он у Ностица. — Ежели мир заключен с Австрией, что же будут делать русские войска, будут драться или нет?

— Русские войска заключат капитуляцию.

Неподвижное лицо Багратиона вдруг дрогнуло, нос поднялся, в глазах блеснул свет и рот слегка раскрылся в презрительную улыбку. Он встал.

— Генерал, я вам не приказываю отступать, а приказываю вернуться к своему посту.

— По соображениям, которые вам очевидно чужды, — отвечал Ностиц, вставая и официальным тоном, — я не могу этого сделать.

Багратион, не дожидаясь выхода Ностица, первый пошел к двери.

— Лошадь! Да ты, князь, поезжай со мной в цепь, мы все посмотрим, — обратился он к князю Андрею, — тогда поедешь, всё, живая грамота, расскажи Михаилу Иларионовичу.

Еще не успел Багратион сесть на лошадь, как ординарец пришел.

[1796] Через пять минут Белкин вернулся в шалаш и был встречен молчаливым, радостным и полупьяным взглядом голубых глаз Тушина, который лежал и читал, попивая. С. О. заснул.

— Ну что разделил?

— Разделил.

Они помолчали.

— [1797] Хотите вина? Эй, Митька, подай вина.

— Да уж всего одна бутылка осталась, — послышался за палаткой голос деньщика.

— Да что ты, дурак, ведь П. И-чу.

— Ну, П. И. можно. А то кого не перебывало нынче, — опять сказал голос, и под угол палатки подлезла рука, доставая что то.

— Что это вы читаете?

— Старый Эвропейский вестник.

— А я хотел спросить у вас: я читал то там писана статья о бессмертии души. Так страшно даже сделалось.

— Гердера, да?

Они замолчали, стали играть, запивая вином. Тушин проиграл и сердился. Во время игры приходили офицеры, рассказывая, что австрийцы ушли, никого не оставив, но это никого не заняло сообщение.

— Да, да, да. Ну расскажите мне. Вы поняли, что пишет этот Гердер? — говорил Белкин, расставляя шахматы.

— Отлично, — отвечал Тушин про себя, — отлично — и опрокинул в большой рот стакан вина. — Ну, ходите.

— Да, что же, там он говорит, что из травы зверь делается, из зверя опять зверь; ну, а из человека что же сделается?