— Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, — сказал из-за двери голос горничной. И этот голос разбудил ее.

<Княжна, не думая о туалете, сошла вниз. В душе княжны в эти несколько минут, которые она осталась одна в своей знакомой милой образной, произошла слишком серьезная нравственная работа для того, чтобы она чувствовала себя смущенной, сходя вниз. Она помолилась. Так употребительно и понятно это слово, а как много разнообразных противуположных понятий соединяем мы с этим словом. Старый буфетчик Гаврило берет часовник и с серебряными, перевязанными ниточкой очками на носу читает его. Он молится. Душа его успокаивается, он забывает всё мирское. Одни божественные слова звучат в его душе, он молится. Монах читает вечернюю молитву и, говоря: «неужели одр сей мне гроб будет?», смотрит на свою постель и старается возбудить звуком своего голоса свою чувствительность. Он молится. Возвращаясь домой после забот и тревог дня, мы читаем привычные молитвы на сон грядущий и, стараясь понимать значение слов, поспешно произносим их — мы молимся. Но есть еще одна молитва, родоначальница всех молитв. Это молитва заблужденной души, не знающей, что право и неправо, что должно и не должно, и с своими сомнениями прибегающей к богу. Человек пытается вне молитвы разрешать эти сомнения, но вместо разрешения уже существующих сомнений возникают всё новые и новые, исчезает надежда на разрешение их и приходит отчаяние. На молитве же человек, хотя и тот же, он сам разрешает эти сомнения, но на молитве у него есть убеждение, что разрешение всех сомнений во власти того, перед кем он теперь открывает свою душу, есть убеждение, что помощь тут перед ним, ежели только он правдив и предан, и главное то — новые, злые сомнения не смеют возникать перед лицом бога. Всё так же сам с собою разрешает человек свои сомнения без молитвы и на молитве, — но с тою разницей, что на молитве он стоит лицо с лицом с богом. Хотя бог этот и есть он же сам, но это лучшая часть души человека, которая вызывается такою молитвой.

Так молилась теперь княжна Марья.>

И они стали вспоминать князя Андрея и когда еще он был ребенком у Курагиных.

С своей стороны m-lle Bourienne не упустила случая при слове: Champs Elys'ees [2371] вступить в общий разговор воспоминаний.

— Oh! les champs Elys'ees, — сказала она. — Et la grille des Tuileries, mon prince, [2372] — обратилась она с грустью воспоминаний к Анатолю. [2373]

Увидав хорошенькую Bourienne, он успокоился насчет того, что будет весело. «А, и тебе хочется?», подумал он, оглядывая ее. «Что же, недурна. Пускай она ее с собой возьмет, когда выйдет замуж», подумал он про княжну. «La petite est gentille». [2374]

[ Далее от слов:Старый князь неторопливо одевался в кабинете, кончая:— Это я, mon p`ere, виновата, — сказала маленькая княгиня. [2375] — близко к печатному тексту. T. I, ч. 3, гл. IV.]

— Вам полная воля-с, — сказал князь Николай Андреич, расшаркиваясь перед невесткой, — а ей уродовать себя нечего, и так дурна, — и опять сел на место, как будто не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.

— Напротив, эта прическа очень идет княжне, — сказал [2376] князь Василий.

— Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут, — он обратился к Анатолю. — Поди сюда, поговорим, познакомимся. — В голосе Николая Андреича была ласковость, но княжна Марья и m-lle Bourienne знали, что ласковость эта заключала что-нибудь нехорошее. Действительно, князю нужно было проэкзаменовать Анатоля и постараться выказать его перед дочерью в самом невыгодном свете.

«Вот когда начинается потеха», — подумал Анатоль и с насмешливо веселой улыбкой подсел к старому князю.

— Ну, вот что, вы много путешествовали, мой милый, за границей воспитывались (не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил), скажите мне, [2377] вы теперь служите?

— В конной гвардии. — Анатоль едва удерживался от смеху. [2378]

— Что ж вы во фронте?

— Да, я до сих пор во фронте.

— Что же вы за границу с полком не пошли?

— Так, не пришлось, князь.

— А моему сыну пришлось. Всё небось о Париже сожалеешь? Ведь ты их там воспитывал? Князь Василий? А? [2379]

— Как не сожалеть, [2380] князь. — Анатоль фыркнул от смеха.

— Ну, в мое время я из Парижа в Лысые Горы просился. Да нынче всё другое. Ну, пойдем ко мне. — Он взял князя Василия под руку и повел в кабинет. [2381]

В кабинете князь Василий с своей небрежностью сумел завести разговор о деле.

[ Далее со слов:— Что же ты думаешь, — сердито сказал старый князь, — кончая:Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и мужем. Неужели мужем? — близко к печатному тексту. T. I, ч. 3, гл. IV—V.]

И она оглядывала его грудь, руки, стан, но не смела взглянуть на лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на нее. [2382] Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам большое, прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m-lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто) и m-lle Bourienne вспыхнула и взглянула испуганно на княжну. [2383]

«О, милая», подумала княжна, «она боится, чтобы я не подумала, что она хочет нравиться ему». [2384] Она подошла к Bourienne и крепко ее поцеловала. Когда Анатоль подошел к руке маленькой княгини, [2385] она встала и отбежала от него.

— Non, non, non! quand votre p`ere m’'ecrira que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main `a baiser, pas avant, — [2386] и, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты. [2387]