Кто ложился въ мою постель!

И вдругъ онъ увидалъ двочку и завизжалъ такъ какъ будто его ржутъ:

Вотъ она? Держи, держи! Вотъ она. Вотъ она! Ай яяй! Держи!

Онъ хотлъ ее укусить. Двочка открыла глаза, увидла медвдей и бросилась къ окну. Окно было открыто, она выскочила въ окно и убжала. И медвди не догнали её.

Какъ дядя Семенъ разсказывалъ про то, что съ нимъ въ лсу было. (Разсказъ.)

Похалъ я разъ зимою въ лсъ за деревами, срубилъ три дерева, обрубилъ сучья, обтесалъ. смотрю ужъ поздно, надо домой хать. А погода была дурная: снгъ шелъ и мело. Думаю, ночь захватитъ и дороги не найдешь. Погналъ я лошадь; ду, ду — все вызду нтъ. Все лсъ. Думаю, шуба на мн плохая. замерзнешь. здилъ, здилъ, нтъ дороги и темно. Хотлъ ужъ сани отпрягать, да подъ сани ложиться, слышу недалеко бубенцы погромыхиваютъ. Похалъ я на бубенчики, вижу тройка коней соврасыхъ, гривы заплетены лентами, бубенцы свтятся и сидятъ двое молодцовъ.

Здорово братцы! — Здорово мужикъ! — Гд братцы дорога? — Да вотъ мы на самой дорог. Выхалъ я къ нимъ, смотрю, что за чудо — дорога гладкая и не заметеная. — Ступай, говорятъ, за нами и погнали коней. Моя кобылка плохая не поспваетъ. Сталъ я кричать: подождите братцы! Остановились, смются. — Садись, говорятъ, съ нами. Твоей лошади порожнемъ легче будетъ. Спасибо, говорю. Перелзъ я къ нимъ въ сани. Сани хорошія, ковровыя. Только слъ я, какъ свиснуть: ну вы любезные! Завились соврасые кони такъ, что снгъ столбомъ. Смотрю, что за чудо. Свтлй стало и дорога гладкая какъ ледъ и палимъ мы такъ, что духъ захватываетъ, только по лицу втками стегаетъ. Ужъ мн жутко стало. Смотрю впередъ: гора крутая, прекрутая и подъ горой пропасть. Соврасые прямо въ пропасть летятъ. Испугался я, кричу: батюшки! легче, убьете! Куда тутъ, только смются, свищутъ. Вижу я пропадать. Надъ самой пропастью сани. Гляжу, у меня надъ головой сукъ. Ну думаю: пропадайте одни. Приподнялся, схватился за сукъ и повисъ. Только повисъ и кричу: держи! А самъ слышу тоже, кричатъ бабы: дядя Семенъ! чего ты? Бабы, а бабы! дуйте огонь. Съ дядей Семеномъ что-то недоброе — кричитъ. Вздули огонь. Отчнулся я. А я въ изб, за палати ухватился руками, вишу и кричу не путевымъ голосомъ. А это я — все во сн видлъ.

Корова. (Быль.)

Жила вдова Марья съ своей матерью и съ шестью дтьми. Жили они бдно. Но купили на послднія деньги бурую корову, чтобъ было молоко для дтей. Старшіе дти кормили Буренушку въ пол и давали ей помои дома. Одинъ разъ мать вышла со двора, a старшій мальчикъ Миша ползъ за хлбомъ на полку, уронилъ стаканъ и разбилъ его. Миша испугался, что мать его будетъ бранить, подобралъ большія стекла оть стакана, вынесъ на дворъ и зарылъ въ навоз, a маленькія стеклушки вс подобралъ и бросилъ въ лаханку. Мать хватилась стакана, стала спрашивать, но Миша не сказалъ: и такъ дло осталось.

На другой день посл обда, пошла мать давать Буренушк помои изъ лаханки, видитъ Буренушка скучна и не стъ корма. Стали лчить корову, позвали бабку. Бабка сказала: корова жива не будетъ надо ее убить на мясо. Позвали мужика, стали бить корову. Дти услыхали какъ на двор заревла Буренушка. Собрались вс на печку и стали плакать. Когда убили Буренушку, сняли шкуру и разрзали на части, у ней въ горл нашли стекло.

И узнали, что она издохла отъ того, что ей попало стекло въ помояхъ. Когда Миша узналъ это, онъ сталъ горько плакать и признался матери объ стакан. Мать ничего не сказала и сама заплакала. Она сказала: убили мы свою Буренушку, купить теперь не на что. Какъ проживутъ малыя дти безъ молока: Миша еще пуще, сталъ плакать и не слзалъ съ печи, когда ли студень изъ коровьей головы. Онъ каждый день во сн видлъ, какъ дядя Василій несъ за рога мертвую, бурую голову Буренушки съ открытыми глазами и красной шеей. Съ тхъ поръ у дтей молока не было. Только по праздникамъ бывало молоко, когда Марья попроситъ у сосдей горшечекъ. Случилось, барын той деревни, понадобилась къ дитяти няня. Старушка и говоритъ дочери, отпусти меня, я пойду въ няни и теб можетъ Богъ поможетъ одной съ дтьми управляться. А я, Богъ дастъ, заслужу въ годъ на корову. Такъ и сдлали. Старушка ушла къ барын. A Марь еще тяжеле съ дтьми стало. И дти безъ молока цлый годъ жили: одинъ кисель и тюрю ли и стали худые и блдные. Прошелъ годъ, пришла старушка домой и принесла двадцать рублей. Ну дочка! говорить, теперь купимъ корову. Обрадовалась Марья, обрадовались вс дти. Собрались Марья съ старухой на базарь покупать корову. Сосдку попросили съ дтьми побыть, a сосда дядю Захара попросили сь ними похать, выбирать корову. Помолились Богу, похали въ городъ. Дти пообдали и вышли на улицу смотрть: не ведуть-ли корову. Стали дти судить: какая будетъ корова — бурая или черная. Стали они говорить: какъ ее кормить будутъ. Ждали они, ждали цлый день. За версту ушли встрчать корову, ужь смеркаться стало, вернулись назадъ. Вдругъ, видятъ: по улиц детъ на телг бабушка, а у задняго колеса идетъ пестрая корова за рога привязана и идетъ сзади мать, хворостиной подгоняетъ. Подбжали дти, стали смотрть корову, Набрали хлба, травы, стали кормить. Мать пошла въ избу, раздлась и вышла на дворъ съ полотенцемъ и подойникомъ. Она сла подъ корову, обтерла вымя. Господи благослови! стала доить корову; a дти сли кругомъ и смотрли какъ молоко брызнуло изъ вымя въ край подойника и засвистло у матери изъ подъ пальцевъ. Надоила мать половину подойника, снесла на погребъ и отлила дтямъ горшочекъ къ ужину.

Филипокъ. (Быль.)

Былъ мальчикъ, звали его Филиппъ. Пошли разъ вс ребята въ школу. Филиппъ взялъ шапку и хотлъ тоже идти. Но мать сказала ему: — куда ты, Филипокъ, собрался? — Въ школу. Ты еще малъ, не ходи, и мать оставила его дома. Ребята ушли въ школу. Отецъ ещё съ утра ухалъ въ лсъ, мать ушла на поденную работу. Остались въ изб Филипокъ да бабушка на печк, Стало Филипку скучно одному, бабушка заснула, а онъ сталъ искать шапку. Своей не нашелъ, взялъ старую, отцовскую и пошелъ въ шкоду.

Школа была за селомъ у Церкви. Когда Филиппъ шелъ по своей слобод, собаки не трогали его, он его знали. Но когда онъ вышелъ къ чужимъ дворамъ, выскочила Жучка, залаяла, а за Жучкой большая собака Волчокъ. Филипокъ бросился бжать, собаки за нимъ. Филипокъ сталъ кричать, споткнулся и упалъ. Вышелъ мужикь, отогналъ собакъ и сказалъ: куда ты, пострленокъ, одинъ бжишъ? Филипокъ ничего не сказалъ, подобралъ полы и пустился бжать во весь духъ. Прибжалъ онъ къ школ. На крыльц никого нтъ, а въ школ слышны гудятъ голоса ребята. На Филипка нашелъ страхъ: что какъ учитель меня прогонитъ? И сталъ онъ думать, что ему длать. Назадъ идти опять собака застъ, въ школу идти — учителя боится. Шла мимо школы баба съ ведромъ и говорить: вс учатся, а ты что тут стоишь? Филипокъ и пошелъ въ школу. Въ снцахъ снялъ шапку и отворилъ дверь. Школа вся была полна ребятъ. Вс кричали свое и учитель въ красномъ шарф ходилъ посередин.

Ты что? закричалъ онъ на Филипка. Филипокъ ухватился за шапку и ничего не говорилъ. — Да ты кто? Филипокъ молчалъ. — Или ты нмой? Филипокъ такъ напугался, что говорить не могъ Ну такъ иди домой, коли говорить не хочешь. А Филипокъ и радъ бы что сказать, да въ горл у него отъ страха пересохло. Онъ посмотрлъ на учителя и заплакалъ. Тогда учителю жалко его стало. Онъ погладилъ его по голов и спросилъ у ребятъ, кто этотъ мальчикъ.

— Это Филипокъ, Костюшкинъ братъ, онъ давно просится въ школу, да мать не пускаетъ его и онъ украдкой пришелъ въ школу.

Ну садись на лавку возл брата, а я твою мать попрошу, чтобъ пускала тебя въ школу.

Учитель сталъ показывать Филипку буквы, а Филипокъ ихъ ужъ зналъ и немножко читать умлъ.

Ну-ка сложи: свое имя. Филипокъ сказалъ: хве-и-хви,-ле-и-ли, пеокъ-покъ. Вс засмялись.

Молодецъ, сказалъ учителъ. Кто же тебя училъ читать?

Филипокъ осмлился и сказалъ: Костюшка. Я бдовый, я сразу все понялъ. Я страсть какой ловкій! Учитель засмялся и сказалъ: а молитвы ты знаешъ? Филипокъ сказалъ: знаю, и началъ говорить Богородицу; но всякое слово говорилъ не такъ. Учитель остановилъ его и сказалъ: ты погоди хвалиться, а поучись.