– Да нет. Не думаю, что это он, – сказал Джэй.

Хирам уклончиво прочистил горло, затем произнес:

– Да, ты – ищейка, но думаю, что попусту теряешь время.

– И это не впервые, – согласился Джэй. – Хирам, выслушай меня и отнесись серьезно. У нас, маленьких обывателей, большие уши. Хризалис перед смертью наняла человека убить Лео Барнета. И он, возможно, уже в Атланте.

Долгое время в трубке слышны были лишь голоса людей Барнета, отдающих по рациям указания. Затем раздался хриплый голос Хирама:

– Барнета? Ты уверен?

– Здесь важно одно, – сказал Джэй. – Барнет – кандидат, который хочет заключить джокеров в концлагеря. Хризалис была джокером. Пока еще, сколь я знаю, два плюс два равно четырем. – Да так ли? После покушения на Барнета триумф его идей гарантирован.

Может, Хризалис как-то более изощренно мыслила? Может, два плюс два равно… чему?

Хирам ответил:

– …Барнет сделал все, чтобы обессилить у джокеров правый фланг. Я отвергаю все, за что он борется, но покушение неприемлемо. Джэй, ты должен обратиться к властям.

– Просто замечательно, – сказал Джэй. – Приду и скажу, что два джокера составили заговор, чтобы подослать киллера, возможно, туза, который уберет Лео Барнета, потому что им не нравится его политика. Как только это попадет в прессу, можно будет просто провести инаугурацию этого ублюдка, избавив нас от расходов на выборы.

– О боже! – воскликнул Хирам и перешел на шепот: – Джэй, ты прав. Что же нам делать?

– Нужно как-то сохранить жизнь Барнету и при этом держать историю под замком. Детали – тебе на усмотрение.

– Ну, спасибо тебе, – сухо сказал Хирам. – Огромное.

– Попроси помощи, – сказал Джэй. – У того, кому можно верить. Может, у Тахиона. Будь умен, но осторожен. Посмотри, есть ли какой-то способ усилить охрану Барнета.

– Всех кандидатов, – предложил Хирам.

– Отлично, – сказал Джэй. – А я продолжу копать здесь.

– Джэй, послушай, ты нужнее здесь. Хризалис мертва, и это твое донкихотское расследование ее не вернет. Запускай свой движок, вылетай в Атланту ближайшим рейсом. Я тебя нанимаю. Хочу, чтоб ты был телохранителем сенатора Хартмана.

– Последнее тело, которое я взялся было охранять, потеряло голову, – сказал Джэй. – Кроме того, я думал, что каждому кандидату положена нянька-туз от правительства.

– Палач – некомпетентный хвастун, – сказал Хирам. – Он не более чем уличный забияка, да и то не из самых крутых. У меня больше доверия к секретной службе, но они всего лишь люди. По крайней мере к Барнету прикрепили Черную Леди, но Грег ужасно раним. Нужна твоя помощь, Джэй.

– Ага, хорошо, так и будет, – сказал Джэй. – Хирам, мне надо идти. Буду на связи. Осторожнее там. И сделай что можешь.

– Джэй-попугай, ты хоть раз прислушаешься к разумным доводам? – настаивал Хирам.

– Не-а, – сказал Джэй, – не то перейдет в привычку. – Не дожидаясь ответа, повесил трубку и направился к двери.

Как только он покинул офис, телефон снова зазвонил ему вслед. Прислонившись к двери офиса, он считал звонки. Хирам так легко не отстанет, надо дать ему понять. На девятом звонке он вздохнул, вошел в темный офис и сгреб телефон.

– Хирам, послушай, – сказал он. – Я не поеду в Атланту, черт возьми. Если сенатору Грегу нужна еще одна нянька, это твоя забота, не мог бы ты просто…

– Моему стрелку нужна помощь, – тихо сказал женский голос на другом конце линии.

Холодная дрожь прошла по позвоночнику Джэя. Он знал этот голос. Его тембр, модуляции, жесткий британский акцент.

– Хризалис? – ошеломленно прошептал он.

– Иди к нему, – сказала Хризалис. – Пока не поздно.

– Ты же мертва, – хрипло сказал он. Стоя в темноте и сжимая потной рукой телефонную трубку, Джэй вдруг почувствовал, как земля уходит из-под ног.

– Эскимос… – начала Хризалис.

– Эскимос? – прервал Джэй. Чем дальше, тем нелепее; такое ощущение, что он проваливается в кроличью нору. Хризалис лежит в гробу за неколько комнат отсюда, и она же толкует по телефону про каких-то эскимосов. Внезапно им овладела подозрительность.

– Кто ты, к чертям, такая? – спросил он.

Последовало долгое молчание.

– Хризалис, – наконец вымолвил голос.

Звучал он чертовски похоже на нее.

– Боже мой, – сказал Джэй, вложив в голос сколько мог благоговения. – Моя радость… моя любовь… так это ты, золотце?