И Корум оставил все попытки задержаться в иной плоскости, так и не разобравшись, что же с ним происходит, сон это или явь. Однако и в его собственной плоскости происходило то же: темнолицый великан продолжал тащить его вместе с пыточным станком к лесу, а Мохнатый Человек быстро шел с ними рядом, и они все дальше и дальше уходили от лагеря мабденов.

И тут Корум снова потерял сознание.

Он очнулся лишь днем. Ярко светило солнце, пыточный станок валялся в стороне, а сам он лежал на зеленой траве, в какой-то лощине у ручья. Рядом аккуратной кучкой были сложены орехи и фрукты, и чуть поодаль, глядя на него, сидел Мохнатый Человек.

Корум поднес к глазам левую руку. Культя была покрыта какой-то клейкой массой; боли больше не чувствовалось. Он коснулся правой рукой пустой глазницы и ощутил ту же клейкую массу — видимо, изуродованный глаз был залит той же мазью.

Рядом на опушке леса пели птицы. Небо сияло синевой. Если бы не очевидные увечья, Корум с облегчением счел бы события нескольких минувших недель просто страшным сном.

И тут Мохнатый Человек встал и враскачку направился к нему. Остановился. Откашлялся. Глаза на морщинистом лице по-прежнему лучились сочувствием. Глядя на Корума, он осторожно коснулся своего правого глаза и левой кисти.

— Ну как ты? Очень болит? — пробормотал он невнятно, явно с большим трудом произнося слова.

— Нет, я совсем не чувствую боли, — сказал Корум. — И очень благодарен тебе. Мохнатый Человек! Ведь ты спас меня от неминуемой смерти.

Его собеседник нахмурился — видно, он понимал человеческую речь едва ли наполовину, — потом улыбнулся, кивнул и заключил:

— Это хорошо!

— А кто ты? — спросил Корум. — И кого приводил с собой тогда ночью?

Мохнатый Человек шлепнул себя по заросшей коричневым мехом груди:

— Я — Серуд. Твой друг.

— Серуд, — Коруму не сразу удалось выговорить непривычное сочетание звуков. — А я Корум. Но кто был тот, второй?

Серуд назвал какое-то совсем уж труднопроизносимое имя, состоявшее, похоже, из нескольких сложных слов.

— Но кто он? Я никогда раньше не видел подобных существ. Да и таких, как ты, я тоже никогда не видел. Ты откуда?

Серуд жестом очертил вокруг себя круг.

— Живу здесь. В лесу. Лес называется Лаар. Мой хозяин тоже здесь живет. Мы живем здесь уже много, много, много дней — вы, вадаги, живете гораздо меньше!

— А где твой хозяин сейчас? — снова спросил Корум.

— Ушел. Не любит, чтобы люди его видели.

И тут Корум смутно припомнил одну легенду. В ней говорилось о странном, покрытом коричневой шерстью существе, жившем в западном краю, далеко от замка Эрорн. Согласно легенде, существо это называлось «Мохнатый Человек из Лаара». Стало быть, это не сказка, а быль! Однако Корум не помнил, чтобы в древних сказаниях хотя бы раз упоминался тот темнолицый великан, имени которого он даже произнести был не в состоянии.

— Хозяин говорит, тут недалеко есть одно место. Там тебе будет хорошо, — сказал Мохнатый Человек.

— Что же это за место, Серуд?

— Там живут мабдены.

Горькая улыбка появилась на губах Корума.

— Нет, Серуд, мабдены не принесут мне добра.

— Это другие мабдены.

— Все мабдены — мои враги. Они ненавидят вадагов, — Корум мельком глянул на свою культю. — И я тоже их ненавижу.

— Эти мабдены старые. Хорошие.

Корум, шатаясь, встал, и дикая боль тут же пронзила голову, забилась в раненой руке. Обнаженное тело его, покрытое множеством ссадин, порезов, ожогов, было кем-то заботливо вымыто.

Постепенно в душе утверждалось сознание того, что он стал калекой. Его, разумеется, спасли от самого ужасного — от мучительной смерти, которую задумал для него проклятый Гландит, — но все равно: теперь он калека, урод, недочеловек! Его привлекательное лицо и ловкое стройное тело до безобразия изуродованы.

И он, последний из племени благородных вадагов, опустился на землю и заплакал.

Серуд, что-то ворча, ковылял вокруг. Потом коснулся плеча Корума своей лапой и погладил по голове, пытаясь как-то утешить.

Корум вытер слезы здоровой рукой.

— Не беспокойся, Серуд. Мне необходимо выплакаться, иначе горе задушит меня. Я оплакиваю свой истребленный народ и всю свою погибшую семью. И то, что я последний вадаг на всем белом свете…

Серуд опять заворчал, засуетился, завозился и снова тронул Корума за плечо: