Корум нервно дернул подбородком: гигантский кроваво-красный тюльпан, почему-то весьма зубастый, щелкнул челюстями прямо у него перед носом.

— Я сомневаюсь в возможности этого, Шул. Впрочем, у меня ведь нет выбора.

— Вот именно. Или, по крайней мере, выбор твой очень и очень ограничен. Я всегда предпочитал не делать выбора по принуждению, сколь бы широкую перспективу ни разворачивали передо мной, господин Корум.

— О да, — иронично заметил принц, — ведь все мы смертны.

— Говори за себя, вадаг!

Уйти от Ралины оказалось непросто. Когда он обнимал ее, она была холодна, как лед, и чрезвычайно напряжена. Глаза ее светились не любовью, а страхом и тревогой.

У Корума сжималось сердце, но выхода не было.

Получив от Шула весьма причудливой формы лодку, он вышел в море. Вскоре берег скрылся из виду. Никаких навигационных приборов у Корума не было, имелся лишь кусок природного магнита, по которому он и ориентировался, держа курс на Тысячемильный риф.

Будучи вадагом, он понимал, что ведет себя неразумно. Однако, встав на точку зрения мабденов, чувствовал, что поступает правильно. В конце концов, теперь он жил в мире мабденов и должен был научиться воспринимать его так же, как и они, если вообще хочет выжить. И кроме того — Ралина! Она была для него в жизни всем. Кроме того, Корум никак не мог поверить, что остался последним представителем своего народа. Раз колдуны вроде Шула обладают таким могуществом, значит, должны существовать и более могущественные силы. Природа порой преподносит невообразимые сюрпризы. Вращающиеся плоскости могут остановится или начать двигаться в противоположном направлении. А события минувших лет могут не только дать неожиданные результаты, но и восприниматься с точностью до наоборот. Корум намерен был во что бы то ни стало выжить и, живя, учиться всему новому.

«Вполне возможно, — думал он, — я еще обрету достаточные знания и силы, чтобы осуществить свою заветную мечту, — сделать этот мир вновь приемлемым для вадагов, а вадагов — для этого мира. Это было бы в высшей степени справедливо!»

Лодка была окована металлическими пластинами с асимметрично разбросанными, неизвестными Коруму изображениями. Металл этот слабо светился по ночам, испуская тепло, столь необходимое усталому путешественнику. Плавание явно затягивалось. Единственный квадратный парус суденышка был сделан из парчи, пропитанной неким загадочным, тоже светившимся во тьме веществом, которое, кроме того, заставляло парус самостоятельно менять галс. Коруму оставалось лишь сидеть, закутавшись в алый плащ, да время от времени сверяться со своим единственным «прибором» — куском магнитной руды, подвешенном на шнурке и имевшем форму стрелы, острие которой всегда смотрело на север.

Он много думал о Ралине, о своей любви к ней. Такой любви никогда прежде не бывало между вадагами и мабденами, и соплеменники Корума, скорее всего, с презрением отнеслись бы к его духовному «падению». Ну а мабдены сочли бы это самым обычным делом — влечением самца и самки. Однако это была настоящая любовь: Ралина была ему ближе всех вадагских женщин, каких он когда-либо знал. Он прекрасно понимал, что ее ум и утонченность чувств ничуть не уступают его собственным, а порой и превосходят их. Но порой даже догадаться был не в состоянии, что у нее на душе, не знал, как она воспринимает грядущую судьбу, как воздействуют на нее верования и суеверия, свойственные ее народу.

Ралина, безусловно, знала мир мабденов гораздо лучше, чем он. Возможно, ее сомнения, связанные с этим миром, были не напрасны… Ему же, Коруму, еще предстоит многое понять, многому научиться.

На третью ночь он все-таки уснул, держа свою новую руку на руле. А утром его разбудило яркое солнце, бившее прямо в глаза.

Впереди виднелся Тысячемильный риф.

Он расстилался, казалось, от одного края неба до другого, полностью закрывая горизонт. Похоже, среди острых, как клыки, скал, что вздымались из пенящихся морских волн, не было ни пролива, ни бухты.

Шул предупреждал, что найти проход на ту сторону этой гигантской гряды скал чрезвычайно трудно, и теперь Корум понял, почему. Это была не просто гряда скал. Риф представлял собой как бы единое целое, странный монолит, созданный не природой, а неким разумным существом в качестве препятствия, бастиона, способного защитить определенную часть моря от непрошеных гостей. Возможно, риф создал сам Рыцарь Мечей.

Корум решил плыть вдоль нагромождения скал на восток, надеясь обнаружить хотя бы крохотную бухточку, где можно было бы причалить, а потом, если удастся, волоком перетащить лодку через камни.

Он плыл четыре дня без сна и отдыха, однако так и не нашел ни бухты, ни пролива меж скал.

Легкий туман, чуть подсвеченный розовым, висел над водой, скрывая все вокруг. Корум старался держаться от Тысячемильного рифа подальше, ориентируясь по своему магниту и звукам прибоя. Вытащив нарисованные на пергаменте старинные карты, он попытался оценить сложившуюся ситуацию. Карты были сделаны довольно грубо и весьма приблизительно, но это были лучшие карты, что нашлись у Шула. Сейчас Корум вроде бы приближался к проливу, отделявшему риф от страны, значившейся на карте под названием Кулокрах. Шул оказался не в состоянии хоть что-либо рассказать о ней достаточно внятно, лишь сообщил, что населяет ее народ рага-да-кета.