Нине удалось убедить Василия, что сердце Улиты, как всякой колдуньи, нужно пронзить осиновым колом. Перед похоронами срубил маленькую осинку у ворот, содрал с нее кору и остро заточил. Показал его Нине:

— Подойдет? — в его черных глазах стоял укор.

— Я понимаю, тебе тяжело, но поверь: так будет лучше. Боюсь, вдруг Улита будет приходить к нам по ночам. Помнишь, она обещала? Говорила, что я не смогу ее убить.

— Ты совсем помешалась. Ей просто нравилось тебя пугать.

— Но это же не принесет ей вреда.

Не ответив, Василий хлопнул дверью. После смерти Улиты Нина обратила внимание, что на его усилившуюся раздражительность. Он снова начал выпивать. Нина же, кроме навалившейся тоски, перемежающейся с приступами страха, никаких угрызений совести не чувствовала. Она боялась за себя, боялась за ребенка и больше всего боялась за Василия, потому что любила его. Ей не давала покоя мысль, что теперь он станет таким же, как Улита. Тайное имя названо, колдовская власть передана.

Проститься с Улитой никто не пришел, и они отправились на кладбище вдвоем. Гроб погрузили на специальные сани, взятые у могильщиков. Василий тянул за веревку, а Нина, зажав в руке осиновый кол и опустив голову в черном платке, шла позади.

Добравшись до нужного места, Василий снял гроб с санок и открыл крышку, чтобы проститься. Нина, подавив приступ тошноты, отошла в сторону. Обмывать и переодевать Улиту Василию пришлось самому. Он смотрел на перекошенное от застывшей боли лицо той, которую он считал своей матерью. Мысль о том, что он убийца, истерзала его. Напрасно он уверял себя, что так будет лучше для их ребенка. Вспоминалось, как Улита вела его по дороге, крепко держа за руку. Тогда ее рука казалась ему надежной, потому что он считал ее своей матерью. Ладно, хватит. Взявшись за крышку гроба, он повернулся к Нине, стоявшей поодаль.

— Ты, как я понимаю, проститься не хочешь?

Нина подошла и молча протянула осиновый кол. Василий неожиданно взорвался:

— Неужели ты по-прежнему хочешь, чтобы я это сделал?! Посмотри на нее! Она мертва. Мы убили ее! Она не причинит больше зла.

— Если это не сделаешь ты, сделаю я, — решительно сказала Нина. — Я еще помню, что на этом же кладбище лежит моя мать, чья смерть на ее совести. И я не хочу, чтобы она приходила к нам по ночам и навредила ребенку.

Упоминание о ребенке привело его в чувство. Какой смысл снова спорить? Он знал, что Нина не уступит. Ему придется сделать это. Он взял из ее дрожащих рук собственноручно заточенный кол и еще раз вопросительно посмотрел на Нину. Она кивнула. Поднял кол и с силой вонзил его в Улиту. Тело подпрыгнуло, Нина отшатнулась. «Я убил ее дважды, — промелькнуло у него в голове, — и мне нет прощения».

— Что делать дальше? Кол надо вытащить?

— Нет, давай закопаем с ним. Она должна остаться пригвожденной, — решила девушка.

— А как я, по-твоему, тогда крышку закрою?

Нина понимала, как он, должно быть, ненавидит ее в этот момент.

— Закапывай так, — твердо сказала она. — Иначе в этом не будет смысла.

Василий выругался и на веревках погрузил гроб в могилу. Он стукнулся о дно, и тело чуть подпрыгнуло, вызвав ужас у обоих. Заглянул внутрь: ему показалось, что лицо Улиты исказилось от боли. Бросил взгляд на крышку гроба, лежавшую на снегу.

— Ты можешь меня убить, но я не могу сыпать землю ей на лицо. Я не могу! — он чуть не плакал. — Ведь я считал ее матерью.

— Это не причинит ей никакого вреда. Она мертва.

— Я не буду этого делать! — закричал он. — Закапывай сама, если хочешь. В конце концов, это была твоя идея. Ты пришла к нам в дом бороться с ней. Ты должна быть довольна. Посмотри, она там, мертвая, пригвожденная колом. Ты все еще боишься ее?

Нина молча взяла лопату и, стараясь не смотреть вниз, швырнула в могилу ком промерзлой земли. Возникло ощущение, что она закапывает живого человека. Наверное, Улита наблюдает за ними сверху. Душа присутствует на погребении и очень расстраивается, если с телом обращаются непочтительно. Василий отошел в сторону и достал из кармана фляжку с коньяком. Горячая жидкость обожгла горло. «Прости меня, я оказался плохим сыном. Я убил тебя». Снова отхлебнул коньяку и прислонился к березе, стараясь не смотреть в сторону могилы. Наверно, сейчас впервые чувствовал ненависть к Нине. Она не должна была так поступать.

Лопата была тяжелой, Нина волновалась, что это может повредить ребенку, но Василий вовсе не собирался помогать. Ну что ж, она справится. Вот уже и не видно Улиты. Только осиновый кол торчит из бурой земли. Резкая боль внизу живота заставила ее разогнуться. Нина застонала и, бросив лопату, прислонилась к дереву, схватившись за живот обеими руками.

— Что с тобой? — бросился к ней Василий.

— Болит внизу, — прохрипела она.

Василий усадил Нину на сани, на которых они привезли гроб.

— Я совершенно забыл, что тебе нельзя поднимать тяжести. Мы сейчас поедем домой. Я все закончу. — Василий схватил лопату и, проклиная себя, быстро засыпал могилу землей и сделал небольшой холмик, в который вместо обычного креста воткнул искусственный цветок. Минуту постоял молча, как бы отдавая дань памяти умершей, потом повернулся к Нине, которая сидела на санях.

— Ну, как ты?

— Уже лучше.

— Хочешь, я повезу тебя?

— Ты собираешься везти меня на похоронных санях, — Нина рассмеялась нехорошим смехом, и Василий почувствовал, что у нее может начаться истерика. Им нужно выбраться поскорее из этого ужасного места.