Она закричала, отбиваясь от него. Его это не остановило. Вторая полоска, третья, четвертая.

— Нравится? — Отбросил ножик и прикоснулся к кровавому иероглифу на коже, надавливая, пуская еще больше крови.

В ответ услышал лишь всхлипы и увидел ее закрытые глаза. Плечи девушки быстро поднимались и опускались. Нет, боль была не такой уж и страшной, но вот нервное напряжение... Нож в руках этого маньяка пугал больше, чем что-либо на свете. Ведь он мог и прирезать!

— Глаза.

Она открыла их, встречаясь мутным взглядом с его жестокими, полными извращенного ликования и триумфа глазами. Подняв нож, он поднес его ко рту и провел языком по лезвию, слизывая ее кровь. Зара опять закрыла глаза, боясь, что несчастный хлеб и вода полезут наружу. Боль, пронзившая плечо, заставила распахнуть глаза.

— Не понимаешь слова, буду действовать так. — Оставил еще один порез на коже.

— Ты просто больной. Тебе надо лечиться.

— Почему же? Это моя любовь к тебе, Зара, — протянул ее имя, словно смакуя его. — Зара. Что за имя странное? Давно хотел спросить. Это тебе любимый Михаил посоветовал взять такой псевдоним? Экзотическим шлюхам больше платят?

— Нет, мне было дано такое имя при рождении, — ответила она, твердо выдерживая его взгляд. Он бил по больному, опять. Как он только догадывался о болезненных точках, чтобы давить на них?

— У твоих родителей ничего не получилось сделать — ни родить нормального ребенка не смогли, ни дать ему нормальное имя.

— На своих родителей посмотри! Что папаша, что мамаша. Моя хотя бы не была шлюхой! — Вконец обнаглела Зара. Боль и унижения отключили все тормоза и инстинкт самосохранения.

Опять пощечина. И опять она рассмеялась. И это все, что он мог?

— А кем она была? Шлюхой самой настоящей, раз шлюху родила! Представляю, как твой отец драл ее во все дырки, работая над тобой, маленькой шалавой. А может она от твоего сутенера родила, а? А ты теперь ему бабки шлешь и раздвигаешь ноги перед любимым папочкой, — издевался он.

Пощечина вернулась к Максу. Ее руки дрожали, но она смогла собрать силы, чтобы оставить красный след на его щеке. Он усмехнулся. Зло. Не предвещая этим ей ничего хорошего.

— Ладно. — Отодвинулся от нее. — Ладно. Какая ты горячая, моя девочка. Как бы мне не обжечься. Хотя, нет, что я говорю? Конечно же, я хочу обжечься. Но и ты без ожогов не останешься. — Встал и отошел к двери, беря что-то белое.

Зара вся подобралась. Что у него там было? В комнате царил полумрак, она с трудом различала предметы. Но это что-то было белым. Может, какая-нибудь тряпка, чтобы задушить ее? Макс опять расположился рядом с ней.

— Я знаю, милая, почему ты решилась на побег. Из-за этого. — Показал ей конверт, который она случайно нашла в его кабинете.

Она громко сглотнула. Горло вмиг пересохло.

— Хочешь пить? — участливо спросил Макс.

— Да.

— К сожалению, вода закончилась, но есть вот это. — Достал крохотную бутылочку из пиджака. — Коньяк. Remy Martin Cognac Black Pearl Louis XIII. Отличная вещь! Только вот пить я тебе его не дам. Не заслужил твой лживый ротик такого дорогого удовольствия.

— Что ты опять придумал? — со страхом спросила она.

— Хочу немного остудить твой пыл, чтобы ты не распускала руки, моя дикая кошечка. — Открутил крышечку и вдохнул аромат. — Потрясающе! Может, это тебя успокоит, хотя бы на время? — Вылил жгучую жидкость на раны на плече.

Зара закричала, отталкивая его, но он крепко ее держал. Слезы навернулись на глаза, выжигая зрачки так же, как и этот чертов коньяк, жег её кожу. Ногти впились в матрац, дыхание сбилось, глаза щипало. Чертов, чертов извращенец и садист!!! Но вслух она не рискнула это сказать. Минут через пять она смогла успокоиться и взять под контроль боль и все чувства.

— Молодец, что не закрыла глаза. Спасла саму себя. Ну, что, ты успокоилась или надо продолжить воспитательную работу?

— Я успокоилась, — тихо сказала она.

— Отлично. Тогда продолжим, — он говорил таким будничным тоном, будто это и не он вовсе законченный садист, получающий удовольствие от вида крови и боли. — Фотографии. Ты нашла их и решила убежать, так?

— Да. Как ты понял?

— Так они все перемешаны. А твоя еще и помята.

— Моя? — Ее голос дрогнул.

— Твоя, белая которая. Не переживай, любимая, твое прекрасное измученное личико скоро там появится. Только приведу тебя в подобающий вид. И зачем ты полезла в это? Что тебя не устраивало?