— Ты выглядишь кошмарно изнуренной, — сказала мне Полин. — Ты согласна, Элис? Драм говорит, ты проводишь все время за занятиями и Скотт страшно недоволен. Тебе надо больше бывать дома, если не хочешь потерять мужа. — Она склонилась поближе. — Зельда, я говорю тебе это как друг: нужно немного пополнеть. На тебе болтается вся одежда. Это не красит.

— Да что ты можешь знать о Скотте, обо мне, о целях и амбициях? — парировала я. — Ты отказалась от своей жизни, чтобы стать шлюхой Хемингуэя.

Полин отшатнулась, будто я дала ей пощечину.

— Поступай как знаешь.

В феврале легкий кашель, на который я пыталась не обращать внимания, усилился, к нему добавилась температура. Кашляя, я делала свои утренние дела, занималась, проживала вечер и ложилась спать. Все вокруг говорили, что нужно обратиться к врачу, лечь, сделать хоть что-то… Какая-то часть меня понимала, что да, нужно, но все же я ничего не предпринимала две недели, живя как в тумане, боясь, что если остановлюсь, то просто исчезну.

Как-то утром Скотт остановил меня в дверях:

— Мы едем в Африку. Только мы вдвоем. Тебе нужно отдохнуть и сменить климат, пока Егорова не позвонила мне с известием о твоей смерти.

— Африка?

— Новые земли. Нам это пойдет на пользу, не думаешь?

Я только моргнула. Нет, я так вовсе не думала. У меня вообще не осталось мыслей — по крайней мере, ясных.

Алжир, Бискра, верблюды, бродяги, замотанные в белые простыни, черные муравьи, арабы, пустыня, странные крики в ночи… Все это я воспринимала словно через черную пелену. Никаких разговоров. Никакой любви. Даже никакого секса. Зачем мы поехали? Я не знала.

После Африки я снова танцую, мало ем, иногда пью водку, чтобы закончить «Девушку миллионера». Пьянство в качестве писательской техники я заимствовала у Скотта.

Гарольд что-то путает и высылает рассказ в «Пост», указав Скотта в качестве автора. Они в восторге! Телеграфирует, что «Пост» готова заплатить обычные четыре тысячи.

— Но только если опубликуют его под именем Скотта, — предупредил Гарольд, когда я заставила Скотта позвонить ему и объяснить, что произошла ошибка.

— Нам нужны эти деньги, Зельда, — добавил Скотт. Какая разница? Ты знаешь, что рассказ отличный, иначе они не взяли бы его. Вот что важно.

— Разве это важно? — спросила я у Джеральда, который сидел рядом со мной в кино. По другую сторону от меня — Сара.

Дело происходило в апреле, днем. В этот день, в эту неделю, в этот месяц мне всегда неспокойно, и я никак не могу попасть в ритм окружающего мира. Чувствую себя растерянной, напуганной, неприкаянной.

Я не обращала внимания на это состояние, искала оправданий, списывала его на нехватку сна, на раздражение из-за Скотта, на давление новых репетиций, которые рано или поздно могут принести мне новое предложение, еще один шанс получить желаемое.

— Я так красиво танцевала вчера вечером, — призналась я Джеральду. — Я могла бы обеспечивать себя.

— Прости, что? — прошептал Джеральд, который пытался следить за событиями, разворачивающимися в фильме.

— Деньги. Я могла бы сама их зарабатывать.

— О чем ты говоришь? — Он нахмурился: странная, долгая, раздраженная гримаса.

— Прости. Просто размышляю.

— Ты не могла бы размышлять про себя? — дружелюбно просит он.

Я думаю, что люблю Джеральда. Наблюдая за ним, понимаю: происходит странное. Его рот какой-то неправильной формы. Его лицо как-то меняется — или виной всему темнота зала и отблески экрана?

Когда я снова повернулась к экрану, мне стало трудно сосредоточиться. Я моргала, но фигуры на экране продолжали сливаться во что-то огромное, плотное, с длинными ногами… Или это щупальца? Осьминог! Это осьминог, и он вылетает с экрана! Я нырнула на пол, не сомневаясь, что чудовище хочет схватить меня и унести.

— Помогите, — заскулила я.

Откуда-то издалека доносился голос Сары:

— Зельда, дорогая, Зельда, все хорошо. Она принимает лекарства?

— Откуда я знаю?

Еще голоса:

— Что происходит?

— Вызвать врача?

— Эта женщина пьяна?

— Нужно отвезти ее домой.

Ледяной пол холодил локти и колени. Меня трясло. Я позволила Джеральду поднять меня на ноги и отчаянно искала глазами признаки того, что я в безопасности.

— Осьминог…

— Какой осьминог? — спрашивает он.

Я решилась взглянуть на экран. Там разговаривали мужчина и женщина. Я узнала их — видела на афише фильма «Все отменяется».

— Все отменяется, — забормотала я все еще сквозь туман.