У меня подкосились ноги, и я опустилась в ближайшее кресло, снова пробегая глазами по строкам.

Вот он, мой шанс стать профессиональной танцовщицей, прямо у меня в руках. Несомненно, это судьба.

Но как сообщить об этом Скотту?

Его давно установившийся распорядок дня не сильно изменился с тех пор, как мы прибыли в Канны, только теперь он пил водку до, во время и после того, как запирался в одной из крошечных комнатушек для прислуги и писал часов до одиннадцати вечера. Потом уходил из дома и порой не возвращался до следующего дня или пропадал на целых два. Мы почти не видели друг друга, даже если находились в одной комнате.

Когда пришли Скотти с гувернанткой, я все еще сидела в холле.

— Мама! — воскликнула моя девочка, обнимая меня. Он сморщила носик и потерлась им об мой нос. — От тебя пахнет солью и яблоками.

— Теперь я из-за тебя проголодалась.

Она уселась мне на колени.

— Я сказала мамзель, что хочу заниматься парусным спортом, а она говорит, надо спросить папу. Он дома?

— Не знаю, я только вошла. Занятия по парусному спорту?

— И свою собственную petit bateau [8] .

— Mats oui [9] .

— Ты его попросишь?

— У тебя будет больше шансов, если попросишь его сама.

Я подождала, пока дочка нашла Скотта, растопила его сердце своими чарами и очаровательной просьбой, прежде чем самой отправиться поговорить с мужем. Дело не только в том, что после разговора со Скотти он неизбежно будет в приподнятом настроении, — мне нужно было время, чтобы сформулировать свою собственную, более необычную просьбу, попробовать представить все в таком свете, будто мое присоединение к труппе пойдет ему только на пользу, принесет блага, о которых он и не догадывался.

Скажу ему, что смогу быть и женой, и танцовщицей одновременно. Мы будем лидерами, Део, мы будем современными, мы будем задавать направления и изменим мир.

Скотт сидел на диване в маленьком зимнем саду, устроив ноги на подушке и сложив на бедрах стопку рукописных страниц. Через распахнутые двери виднелся мощенный булыжником дворик, где алые бугенвиллеи, белая жимолость и багровый клематис боролись за славу и место под солнцем.

В руке у него был стакан с прозрачной жидкостью, на губах играла нежная улыбка.

— Я разрешил ей заниматься, — сообщил Скотт, увидев меня, — но с корабликом подождем, пока она не докажет свое рвение.

— Щедрое и справедливое решение. — Я приподняла его ноги и села, устроив их себе на колени. Уже много месяцев между нами не было такой близости. — Теперь мне нужно кое о чем тебя спросить. Помнишь, как ты говорил, что я всегда поверхностно отношусь к своим интересам? Теперь это не так. Мне предложили танцевать в неапольской труппе, и я хочу принять предложение.

Я протянула Скотту письмо. Он принялся читать, все плотнее сжимая губы, потом вздохнул и вернул мне письмо.

— Не сомневаюсь, тебе это льстит, но ты не можешь просто так сбежать в Италию и стать танцовщицей.

— Я думала, мы поедем вместе. Смотри, она пишет, что там дешево жить. Это всего год. Даже не целый год, а восемь месяцев — столько, кажется, длится сезон.

Он покачал головой:

— Наша жизнь здесь, во Франции. И я ненавижу итальяшек. Помнишь, когда мы первый раз были в Риме, они попытались арестовать меня за то, что я украл велосипед?

— Но ты действительно взял его без разрешения. Да и кого это волнует? Дело было восемь лет назад, в Риме, а сейчас речь о Неаполе.

— Мне нужно закончить книгу. У меня нет времени искать новую квартиру, новую прислугу, новую гувернантку, если Дельпланг откажется ехать с нами, пока ты играешься в балерину и получаешь за это не больше пары тысяч лир в месяц.

— Играюсь в балерину? Это профессиональная должность — мне предлагают соло. У меня получается, Скотт, и я хочу добиться чего-то в жизни, пока у меня еще есть это, — я жестом показала на свое тело, — и я могу с ним работать. Кроме того, если мы поступим так, снова будем задавать тенденции. Мы будем…

Скотт поднялся.

— О, так ты хочешь «чего-то добиться в жизни»? Мы со Скотти, семья Фицджеральдов, для тебя ничего не значим? Понятно. Просто еще один поверхностный интерес на пути к твоей серьезной, профессиональной карьере балерины.

— Да что с тобой не так? — воскликнула я, теряя терпение. — Я следовала за тобой по всему континенту, летала туда-сюда через океан, пересекла еще один континент — и все для того, чтобы ты мог якшаться с кинозвездами и собутыльниками, топить горести в вине и вздыхать над суровыми обстоятельствами, притворяясь все это время, будто пишешь новую книгу. А теперь, когда я прошу только об одном, что действительно важно для меня, что удовлетворит мои амбиции, а тебе поможет снова выйти на первый план, — таков твой ответ? Тебя просто бесит, что я могу добиться успеха, пока ты… пока ты гниешь изнутри!