— Пойдем со мной на террасу, — попросила я растрепанного Скотта, сидящего за столом в комнате, которую мы называли библиотекой, перед грудой книг и газет.

Стол освещал один-единственный газовый рожок, остальная комната была погружена во тьму. У левого локтя Скотта холодные капли ползли по стенкам стакана со льдом и каким-то прозрачным напитком.

Он что-то дописал и поднял на меня взгляд.

— Я работаю. В коттедже сегодня слишком жарко.

— Долго еще?

— Только что решил отправить Тома и Миртл в «Плазу» — и, пожалуй, им стоит завести собаку. Я пытаюсь выстроить свои идеи, так что понадобится еще какое-то время. Не буду тебя будить. — Он снова принялся писать.

— Было бы лучше сейчас.

— Что лучше сейчас? — отозвался он, не поднимая головы.

— Скотт. Мне нужно с тобой поговорить.

Он отложил карандаш и посмотрел на меня.

— Если ты про Венецию, не переживай. Езжай, развлекись, попробуй слегка очаровать Дягилева. У меня есть мысли по поводу новой пьесы, где можно задействовать балет. Представь себе, — продолжал он, откидываясь на спинку кресла, — наша героиня — участница варьете, развратная танцовщица из самых низов, которая всегда мечтала стать балериной и…

— Я больше не хочу этим заниматься, — покачала головой я. — Никаких пьес, книг и замыслов. Я хочу развестись.

Скотт уставился на меня, и я видела, как мои слова вытесняют из его мыслей нарисованную им картину.

— Что ты сказала? Я, наверное, не расслышал.

— Ты все расслышал.

— Что ты пила? — В его глазах промелькнула паника.

— Имбирный эль.

— Зельда…

Я вышла на террасу, и он был вынужден последовать за мной.

— Что происходит? — спросил Скотт, когда за нами закрылись двери.

Обычно мы не стеснялись ругаться при слугах, но в этот раз я не хотела, чтобы Лиллиан услышала хоть слово.

Я встала у перил, глядя на море под нами. И только заговорив, поняла, что именно собиралась сказать.

— Все это ошибка. Нам вообще не стоило жениться. Мне нужно было подождать, посмотреть, что получится. Просто… просто мне казалось, мы отправляемся в удивительное путешествие, а оно превратилось в вечеринку, перед которой мы не смогли устоять. Вечеринка длиной в пять лет, где все в сверкающих платьях и пиджаках с атласными лацканами, и шампанское льется рекой… Но это не брак, так нельзя жить. Где-то должна быть и реальная жизнь.

— С каких это пор тебе захотелось так называемой «реальной жизни»? Ты жила как принцесса и наслаждалась каждым мгновением. Туфли, платья, меха, все это, — он обвел рукой дом, холмы, вид вдали. — Да кому живется лучше, чем тебе?!

— Я хочу, чтобы у меня был муж, для которого я важнее всего на свете — кроме, может быть, детей. А у тебя всегда на уме новый рассказ, пьеса, роман, фильм, бесконечная гонка за одобрением какого-нибудь дурацкого критика, одержимость магическим числом проданных экземпляров, кошмарная потребность доказать самому себе, что ты величайший из ныне живущих авторов и что любой мыслящий человек будет вечно молиться на твои книги!

Скотт уставился на меня, раскрыв рот.

— Поиск смысла! — заорал он. — Поиск совершенства! Вот что у меня на уме. То, что ты наговорила, не имеет ко мне отношения. Ты вообще себя слышишь? Слышишь, какая ты эгоистка? Это тебе нужно, чтобы на тебя молились.

Я покачала головой.

— Не молились, просто любили. Я все время одна. С тобой в моей жизни нет ничего. — С языка было готово сорваться «С тобой я ничто». Я проглотила этот упрек и тут же почувствовала тошноту.

— О, и какой-нибудь другой муж, какой-нибудь достойный мужчина проведет всю жизнь только с тобой, будет уделять тебе все возможное внимание, да? Думаю, ему для этого надо быть богачом — возможно, начальником целой отрасли — нет, лучше его сыном-гулякой. Принц! Вот кто тебе отлично подойдет, принцесса, вот какой мужчина тебе нужен.

— Вовсе нет, — спокойно и тихо ответила я, пытаясь справиться с тошнотой. — Эдуард — всего лишь офицер, но важно то, что я для него дороже всего на свете. И он не живет одними устремлениями. Он проживает нормальную, хорошую жизнь.

— Жозан? — Скотт, казалось, не мог поверить. — Ты влюблена в Эдуарда Жозана? Вот в чем дело?

— Да.

— Да? И ты даже не отрицаешь?

— Конечно, нет. Зачем? Я влюбилась.

Это заставило его ненадолго замолчать. Пусть Скотт и утверждал, что я эгоистка, но он, как и я, верил, что мы бессильны сопротивляться велениям сердца.

— Ты не можешь так со мной поступить, Зельда. Ты не можешь уйти. Господи, ты что, настолько безжалостна? Я пытаюсь написать книгу, самую важную книгу в моей жизни! — Он принялся мерить шагами террасу. — Как ты можешь? Как ты можешь меня предать? Это невероятно! Я люблю тебя, во имя всего святого, конечно, люблю. Я так люблю тебя, что иногда у меня перед глазами плывет и я не могу дышать! Я так боюсь, что с тобой или со Скотти что-то случится… Почему, ты думаешь, я вкалываю как проклятый?