— В литературе другие стандарты.

— Но им необязательно следовать. Они устанавливаются произвольно, и вы все только усугубляете проблему, делая вид, что это не так. Пара критиков решает, что важно, что имеет значение, а вы все ведетесь, будто это постановил сам Господь!

— Ты слишком упрощаешь. Литература — это искусство, она воздействует на людей, она имеет значение!

— Я и не спорю. Но хорошее произведение останется хорошим, независимо от рецензий. — Я прошла за ним по коридору в переднюю, стуча каблуками по мраморной плитке. — Есть разные виды ценности, и все они имеют право на существование. Мастера изобразительных искусств это осознают, так почему писатели не могут понять? И отчего все эти притязания на серьезную литературу так важны для тебя? Ты популярен, тебя любят… Део, ты по-прежнему получаешь письма от поклонников — читателей «Пост» каждую неделю!

— Давай уже пойдем, — вздохнул Скотт.

В казино мы увидели Хемингуэя, совсем не похожего на человека, которого мы видели в прошлый раз. Он одновременно излучал самодовольство и казался настороженным. Во многом благодаря Скотту Хемингуэй сделал огромный шаг вперед в карьере, и вероятно, чувствовал, что дальше будет только лучше. В то же время он начал избавляться от некоторых из людей, чьей дружбе, советам и влиянию был обязан своим прогрессом. Теперь в его взгляде читалось: «И кто из вас готов взять меня под крыло? Кто следующий будет мне полезен? Кто точно сможет послужить моим целям?» Повсюду он видел манящие перспективы и преданных помощников, пока его взгляд не упирался в меня.

Держа в одной руке ломтик поджаренного хлеба с горкой икры, второй Хемингуэй поднял бокал с шампанским:

— Все вы — друзья самой высшей пробы. Как же мне повезло оказаться здесь, среди вас! Я хочу принести мою нижайшую благодарность и восхищение чете Мерфи, ибо нет на планете людей столь же блестящих.

Джеральд поклонился.

— Мы бесконечно гордимся тобой. Как многие из вас уже знают, Эрнест только что вернулся из Мадрида, где смотрел корриду. Расскажи нам о ней.

И он приступил к бесконечному рассказу, а Хэдли, преданная и добропорядочная жена, стояла возле него, все сильнее хмелея.

Я постаралась обращать на него как можно меньше внимания и погрузилась в разговор с Коко Шанель. Сара говорила, что у Коко роман с герцогом Вестминстерским, а Дотти Паркер уверяла, что Коко знакома и с Эдвардом, принцем Уэльским. Мне было интересно, кто из этих мужчин преподнес ей ошеломительное ожерелье из бриллиантов, жемчуга и сапфиров, которое она надела с простым белым, облегающим платьем. И ее брови — они такие изящные и выразительные… Мне хотелось выяснить, сама ли она их выщипывает.

В то время как я искала убежища от речи Хемингуэя, Скотт, похоже, не мог не уделить своему приятелю того внимания, какого тот требовал. Каждый раз, оглядев зал, я замечала Скотта у локтя Хемингуэя.

И если этим вечером Хемингуэй был королем, то Скотт выглядел придворным шутом — или, по крайней мере, пытался им быть. В самый разгар вечера, как раз когда Коко, прижав ладонь к шее, говорила: «Это потрясающее украшение мне подарил…», меня отыскала Сара и отвела в сторонку.

— Скотт задает гостям очень странные вопросы. Может, ты могла бы сослаться, скажем, на боли в животе и попросить его отвести тебя домой?

— Он все равно потом вернется, как фальшивый грош, — вздохнула я. — Ты же знаешь, какой он в последнее время. Мой муж должен сам захотеть уйти, иначе идея не приживется.

— Что ж, сейчас, похоже, он настроен выведать, какого цвета белье на женщинах вокруг него, считают ли мужчины, что внебрачные связи — это грех, и не может ли Дотти оказаться — цитирую — «хоть и треплом, но малышкой хоть куда».

— О Боже, прости. Скотт сейчас под большим давлением: нужно сдавать роман, а он еще не приблизился к завершению. И все это внимание, в котором купается Хемингуэй… — Я пожала плечами. — Попроси Джеральда поговорить с ним, у него больше шансов его вразумить.

Я направилась в дамскую комнату, просто чтобы скрыться от всего этого бреда. Скрыться не удалось — в углу на стуле сидела плачущая Хэдли.

— Ох, Зельда, — всхлипнула она при виде меня. — Я такая дура. У Эрнеста уже неизвестно сколько интрижка с Полин, и он этого даже не отрицает. Что делать?

Мне нечего было ответить. Может, нужно было познакомить ее с Коко, которая могла бы растолковать нам обеим, как непрактично и нежелательно всецело отдаваться мужчине… Хотя чего хорошего теперь в таких советах?

Когда я снова увидела Скотта, он пытался жонглировать тремя стеклянными пепельницами, и ему неплохо удавалось, пока какой-то незнакомый мне мужчина не крикнул;

— Эй, Фицджеральд, ты-то когда сподобишься написать еще одну книгу?

Скотт метнул в обидчика одну из пепельниц, задев голову по касательной.

— Довольно! — прошипел Джеральд. Он взял Скотта за руку и повел к двери. — Ты же мог убить его! Боже всемогущий, Скотт, отправляйся домой и проспись!

Глаза Скотта наполнились слезами.