— Не доверяю Святополку, а Ярослав покуда чести не уронил.

— Тогда еще о чем спрошу. Ты, великий князь, моим детям какие столы выделишь?

— Аль они твои только? Они и мои.

Владимир погладил Анну по щеке:

— Не обижу, Порфирогенита. Бориса покуда при себе держать стану, пусть будет у меня рукой правой. Коли же ему стол потребуется, Ростов его вотчиной сделаю. А Глеба в Муром пошлю года через два. Сей город не последний в Киевской Руси. Край лесной, Ока — река рыбная.

Поцеловал Анне руку, поднялся:

— Бориса и Глеба в обиду не дам!

— Верю тебе, Владимир. Когда замуж за тебя шла, боялась, а ныне рада, что ты мне достался…

Умирали сыновья, Вышеслав, Изяслав, ни слезинки не проронил великий князь, а по Анне рыдал, не стыдился. Да и поныне по ней горюет. Уединится, обхватит седые виски ладонями и весь в прошлое удаляется…

Древние мудрецы объясняли влечение мужчины к женщине, а женщины к мужчине как поиск двух половинок тел. И когда они отыскиваются, эта гармония и есть гармония вечной любви.

Владимир убежден, Анна была его половиной.

Задумывался великий князь и о сыновьях. Благодать не в том, что их много, благодать в их послушании и трудолюбии. Но радуют ли Владимира его сыновья? Одна и надежда на Бориса и Глеба.

Годы, годы, и как же они промчались скакуном необъезженным. Владимир и оглянуться не успел, как жизнь на исходе. Не единожды перебирал ее. И чего только в ней не было, и доброго, и злого, а взвесит, будто добрые дела перетягивают. Коли так, то не попусту жизнь прожил.

Но что самому себя судить, великий князь Богу подсуден да еще истории, что скажет люд о его княжении, сумеют ли разобраться в делах и помыслах великого князя киевского, судить судом человеческим?

К Борису у великого князя чувства особые, на него он возлагал надежду издавна, когда увидел неподдельное уважение к юному княжичу киевлян, а на Горе любовь к нему у многих бояр.

У Бориса рано пробудилась тяга к познанию, и оттого он полюбил школу и, едва познав грамотность, пристрастился к чтению. Книги вели его к познанию прошлого, знакомили с историей народов. Варфоломей был достойным учителем, а Борис любознательным учеником. Он старался узнать все, что его интересовало. О древней медицине Борис расспрашивал врача Гургена, оказавшегося в Киеве вместе с Порфирогенитой.

От Гургена Борис услышал о стране Армен, древней земле Аястан, которая хоть и составляет часть государства ромеев, но оттуда империя берет себе военачальников, а случается, и императоров. В подтверждение своих слов Гурген называл базилевса Иоанна Цимисхия.

Гурген поведал Борису, что в горбах Кавказских, где страна Аястан, находится гора Арарат. На той горе нашел пристанище ковчег библейского Ноя.

От Варфоломея у Бориса видение божественности мира. Бог создал все живое, все, что есть на земле и в небесах. Все это дело рук Творца Небесного, говорил Варфоломей. Учитель пояснил Борису, отчего мир разноязык, что это наказание Господа людям за их неуемное самомнение, когда они попытались построить в Вавилоне башню, чтоб взобраться на небо.

На уроках Варфоломей поучал юного княжича, что Господь не любит гордых. Гордыня, говорил учитель, пробуждает самомнение, а человек с чрезмерным самомнением ем теряет разум.

О том Борис вспомнил в Царьграде. Спросил Анастаса:

— По всему видать, базилевс Василий страдает чрез-мерной гордостью, не привела ли она его к потере разума?

— Гордость гордости рознь, может, базилевсу несравненному и божественному та гордость и позволительна, но для иного ромея нет. Вот ты, княжич, упоминал о достойных победах Олега, так эта твоя гордость не чрезмерная, она гордость за государство твое и народ, а ромеи и их базилевс возомнили, что в своем могуществе они вознеслись над всем миром, и Господь наказал их, послав на них русичей князя Олега…

Не злобствования и зависть сеял Варфоломей в душе княжича, а миролюбие, может, оттого Бориса не тянуло на ристалища, где любили проводить время отроки из дружины князя. Потому, отправляя Бориса в империю ромеев, великий князь наказал Анастасу:

— Ты, иерей, на военную историю князя наставляй… И когда Борис возвратился в Киев, Владимир Святославович все еще раздумывал, а удержит ли Борис великокняжескую власть, если ее ему оставить…

Борис отца понимал, но сказать, что не жаждет великого княжения, ему и Ростова достаточно, не мог, это вызвало бы гнев Владимира. И Борис выжидал, когда отец придет к этой мысли.

Ждал и, жалея отца, стал чаще посещать ристалища, принимал участие в военных играх и вскоре ловко владел мечом и копьем, а когда брал в руки лук, то меткостью поражал бывалых воинов. Свенельд однажды заметил Владимиру:

— Из Бориса выйдет достойный князь, ты в нем не сомневайся.

Великий князь даже лицом посветлел:

— Порадовал ты меня, Свенельд. Учи его, учи, ибо великому князю не только мечом рубить, ему полки водить, надобно с разумом ко всему сильным быть и волю свою показывать, ино сомнут.