Шрифт:
Оба весело рассмеялись.
— Так ты Ульку покажи, не таи от друга.
— Ладно, княжич, завтра свожу. Да чего там завтра, сейчас и сходим.
— Так уж сразу, — растерялся Борис.
— Нет, княжич, такого уговора не было, напросился, раком не пяться.
На Подвальной улице они остановились. Георгий указал на домишко с двумя малыми оконцами, затянутыми бычьими пузырями.
— Вон и дворец ее, там княгиня проживает. — И потянул Бориса за рукав теплого кафтана.
Увидев гостей, Улька растерялась, однако тут же в себя пришла. Обмахнув холстинкой столешницу, и без того чистую, повернулась к Борису:
— Садись, княжич, вон скамья.
Георгий обиделся:
— Отчего, Улька, одного княжича привечаешь?
— Скамья большая, места и тебе хватит. — Улька улыбнулась. — Я тебя за гостя не считаю, чать, в валке одну кашу ели, а княжич у меня впервой.
— Ладно, чего там… На торжище натоптались, к тебе, Улька, передохнуть завернули.
— Передохнуть, сказываешь? — Улька насмешливо посмотрела на Георгия. — Большой же вы крюк дали. Но уж коли в гости, так снимайте одежды, угощать буду.
Отец вчера, пока Днепр не стал, на тоне побывал, рыбу на соль менял. Рыба в такую пору жир нагуляла.
— Днепр в лед оденется, мы с Борисом на подледный лов отправимся, тогда тебе, Улька, царской рыбы принесем.
— Уж ли? — Улька хитро посмотрела на отрока. — Ты, поди, не знаешь, как и сеть заводить.
— Обижаешь.
— Ладно, наловите, приму, а пока отведайте, какой я испекла.
И достала из печи сазанов. Они отливали жирной розовой корочкой. Выставила их Улька на стол и на Георгия посмотрела.
— А я тя порадую, отец склоняется податься на соляные озера.
— Ну, Улька! — Георгий даже есть перестал. — Значит, вместе будем?
— А коли я в Киеве останусь? — Улька хитро прищуриваясь.
Георгий помрачнел:
— Уж ли всерьез ты?
— Нет, Георгий, отца не брошу, отправится в Таврию, и я за ним.
— Подговаривай, Улька, Аверкия… Э, княжич, не дело, ты уже за вторую рыбину принялся!
— Ешь, княжич, ешь, на друга внимания не обращай, у него язык что помело у печи. Я за дорогу всякого наслышалась.
— Я, Улька, кажется, и рта в дороге не раскрывал.
— Зачем рот, тя по твоим очам все понимала.
Смеркалось, и в доме полумрак. Борис встал из-за стола:
— Пора, Георгий, эвон дотемна засиделись. У тебя, Улька, хорошо, даже время не заметили. Позволь и мне иногда наведываться к тебе в гости.
— Я, княжич, не перечу, гостям завсегда рада.
— Нет, Борис, так не уговаривались, Ульку проведывать только со мной.
Прискакал с засеки порубежной, что на Рось-реке, гонец с известием горестным, воеводу Светозара печенеги убили коварно.
В печали Киев, безутешен великий князь, горюет дружина. Славные богатыри у Владимира Святославовича, доблестные воеводы, с кем Русь оборонял, а когда настал час, Добрыню послал с Ярославом, Илью к Глебу приставил, чтоб пестовал, уму-разуму наставлял, на долю Александра Поповича выпало южный рубеж от степняков оборонять, а Светозар на засечной линии, что за Каневым находилась…
— Как такое случилось? — допытывался Владимир у гонца. — Ужли дрогнула рука у воеводы?
— Нет, великий князь, не дрогнула рука у воеводы Светозара. А случилось все так. Печенеги засаду в степи устроили, а к засеке подъехало их не больше десятка и ну нас подзадоривать, слова обидные выкрикивать. Кинулись мы коней седлать, а воевода уже к печенегам скачет и меч обнажил. Недруги в степь поворотили, а воевода за ними. Тут за бугром они его и укараулили, с полсотни выжидали. Визжат, зло рубятся. Немало их успел уложить Светозар, пока мы подоспели, в сечу ввязались, и все было бы хорошо, не прянь в сторону конь под воеводой. Конь то не его был, его накануне засекся. Прянул конь, а печенег тем воспользовался, достал воеводу копьем, он, на беду, без брони был.
— Тело-то где?
— Верстах в пяти, гридни везут…
Выскочил князь из хором, на коня взметнулся и, пригнувшись под воротней аркой, птицей вылетел из города. Ветер ерошил седые волосы, сушил слезы…
За телегой с телом Светозара Владимир шел, держа коня в поводу. Кто-то из дружинников набросил на великого князя корзно, кто-то коня принял… Владимир ничего этого не замечал, он всматривался в лицо воеводы, и память возвращала в то далекое время, когда пришел Светозар в дружину и сразу выделился из всех удалью…
Похоронили воеводу, собралась дружина на тризну. Три дня и три ночи пили и ели бояре и гридни, не по-христиански, а больше по-язычески поминали воеводу. А в светлых сенях играли гусляры, звенели струны, слагали сказители былины об удалом богатыре, да чтоб в тех былинах на века осталась память о славном защитнике земли Русской — воеводе Светозаре.
На подворье Блуда объявились воры. Первой стряпуха обнаружила. Утром пришла в поварню, ни хлеба, ни пирогов, ко всему гуся, со вчерашнего вечера оставшегося, тоже нет. Поспешила к боярину с жалобой.