Она ничего не ответила. Вздрогнула и подняла на него глаза.

Они смотрели друг на друга внимательно и недолго. Он первый отвел взгляд и прикрикнул:

– Ешь! Остынет!

– Салат? – спросила она.

И оба облегченно рассмеялись.

Вернувшись, они долго сидели во дворе и молчали, изредка перебрасываясь незначительными фразами. Которые, впрочем, для них имели значение.

Оба понимали: в их жизни что-то переменилось. Что-то случилось. Важное и значительное.

А вот анализировать не хотелось. Хотелось просто сидеть рядом, вглядываясь в темноту ночи. Прислушиваться к непонятным звукам. Пить чай. Молчать. И ни о чем не думать. Оба устали. И надо было просто набраться сил.

– Пойдем в дом? – спросила она. – Глаза закрываются. И такая духота!

Он кивнул и встал с кресла.

Они вошли в темный дом. Не зажигая света, она обернулась к нему и сказала:

– Знаешь, так странно. Такая тревога за папу. Такая неизвестность. И с утра мне казалось, что я на свете совсем одна. Вот просто некому позвонить. Нет на свете такого человека, который разделил бы со мной все это. И стало страшно. Так пусто и так… Что я проревела пару часов. Я, выжать слезу из которой… Ну, ты понимаешь.

Она замолчала. Молчал и он.

– В общем, спасибо тебе, – добавила она и провела ладонью по его лицу.

Он поймал ее руку и прижал ее к губам.

Вдруг за окном ярким металлическим светом вспыхнула короткая и резкая молния. Она вздрогнула и прижалась к нему.

Он взял ее за плечи и крепко прижал к себе.

Она подняла голову, посмотрела на него и спросила:

– Все будет хорошо?

Он кивнул:

– Сто процентов. Или, как сейчас говорят, сто пудов.

Он откинул волосы с ее лица и провел пальцем по губам.

– Иди! Ты так устала сегодня! Иди спать! – И слегка подтолкнул ее к спальне.

Она закинула голову и покачала головой:

– Нет, не выйдет. Все равно не усну. Потому что… – она призадумалась и кивнула на светлое небо, озаренное молнией, – потому что боюсь стихии!

Потом взяла его за руку и открыла дверь в комнату.

За окном пошел дождь – громкий, сильный, нахально стучащий по оцинкованной крыше и не оставляющий ни малейшего шанса для сна. Впрочем, им это было на руку – хоть какое-то оправдание.

Он вообще не спал, ни минуты. Безумно хотелось курить, но она спала на его плече, и он боялся вытащить руку и нарушить ее сон. Он смотрел на ее затылок с легкими, пушистыми, медовыми волосами. На тонкое и гладкое загорелое плечо. На ступню, закинутую на его ногу, с голубым лаком на детских круглых ногтях. Он слышал ее спокойное и ровное дыхание и боялся каждой последующей минуты. Минуты, когда она проснется, ошалело посмотрит на него, и он увидит на ее лице гримасу брезгливости и презрения. Все имеют право на слабость. И уж она – тем более. Вот только он не имел на это никакого права. Потому что… Да и так понятно. Потому что не имел.

Она наконец шевельнулась, потянулась и открыла глаза. Он вздрогнул и напрягся.

– Привет! – пропела она, повернувшись, улеглась ему на грудь и посмотрела в глаза.

Он почувствовал, как гулко застучало сердце. Она поняла, улыбнулась и положила руку на правую сторону его груди.

Он кашлянул и попытался выбраться.

– Сбегаешь? – расстроилась она.

– Курить, – хрипло бросил он, нашаривая тапки.

Он вышел на крыльцо и глубоко вздохнул. Птицы пели, лес зеленел, и трава была влажной и блестящей от свежей росы. «Жизнь, – подумал он, – черт побери!»

В теле, казалось таком разбитом, усталом, давно непослушном, словно чужом, тоже чувствовались такие легкость, упругость и сила, от которых он отвык – сто лет назад. Он потянулся, крякнул и крикнул в дом:

– Хозяйка! Мечи харчи! – И тихо, словно оправдываясь, добавил: – Жрать охота.

Когда ему в последний раз хотелось с утра есть? Лет двести назад.

Она чем-то гремела на кухне, хлопала тяжелой дверцей старого, все еще мощного и шумного «ЗИЛа», что-то напевала, чертыхалась и снова напевала.

Завтрак накрыли на террасе. Усердно ели, перебрасываясь незначительными фразами и не глядя друг на друга. Он стал помогать собирать со стола и наткнулся на ее руку. Она вздрогнула и опустила глаза.

Он осторожно приблизил ее к себе и обнял. Она замерла, прижалась к нему и тихо произнесла:

– Ты ни о чем не думай. Мне было сегодня так… Так хорошо, как не было никогда в жизни! Ты мне веришь?

Он мотнул головой:

– Как можно верить аферистке и обжоре? Разумеется, нет. Да и потом, корыстные цели. Интервью и все прочее. – Он задумчиво помолчал. – Но ты прощена. Потому что так хорошо мне тоже не было… Давно.