Нам всем.

Магнус отворачивается, я же выбираю колючки из жестких волос Кайя, стараясь не дергать, пусть бы и знаю, что ему не будет больно, но все равно мне хочется быть осторожной. И собрать все до одной. Мы не будем ссориться. Он же стоит, опустив голову, и улыбается.

Впервые за все время он улыбается.

Потом нас поздравляют, не стесняясь подходить. И каждый словно бы случайно высыпает под ноги горсть красного песка… сколько песчинок, столько лет для двоих.

Бессчетно.

Здесь вообще как-то быстро забывают о титулах, о правилах, манерах. Шумно. Весело. Безумно самую малость. Под столами рыскают собаки, выпрашивая подачку, и дети. А в открытых очагах жарят кабанов. Поварята с трудом поворачивают натертые до блеска ручки, скрипят цепи, и жир с туш стекает на решетки, на переложенных ароматными травами цыплят, перепелов, кроликов, фаршированных шпиком и копченым салом, розовую горную форель… в Кверро нет голода.

И вино льется рекой.

Я пила мало, Кайя не пил вовсе, и улыбка его исчезла, напротив, чем дальше, тем хуже ему становилось. Его страх передался мне. И когда настало время уходить, я с трудом удержалась, чтобы не вцепиться в край стола.

… не бойся меня, пожалуйста.

… не боюсь. Не тебя.

А чего? Сама не знаю.

На меня смотрят. Свистят. Топают ногами и отпускают хмельные, весьма сомнительного качества комплименты. Это же свадьба, и финал у нее соответствующий.

В нашей комнате жарко. Камин натоплен, кровать застлана шкурой черного медведя. У резных ножек ее — пучки стрел и миски с зерном, символы, которые в толковании не нуждаются.

И я жду… трясусь, как девчонка, хотя понимаю, что это глупо. За глупость и страх стыдно. Сколько эмоций одновременно способна испытывать женщина? Загадка. Много. Их хватает, чтобы несколько скрасить ожидание.

О появлении Кайя возвещают все те же волынки, но, к счастью, волынщики остаются за дверью. Кричат что-то… за музыкой не слышно, а я, догадываясь о сути, все равно краснею.

— Иза… — Он смотрит на меня с такой нежностью, что сердце замирает. — Ложись спать.

Спать?

Кайя присаживается на край кровати.

— Ты очень красивая. Я забыл, насколько ты красивая…

Поэтому спать?!

… ты злишься?

Конечно, я злюсь! Я женщина, и у меня свадьба. И муж, которого я черт знает сколько времени не видела. Рыжий, родной и вообще… раненое самолюбие требует сатисфакции.

Я скучала по нему.

По нам.

… сердце мое, пожалуйста. Я не настолько хорошо себя контролирую, чтобы рисковать.

Чем или кем?

… последний раз, когда я был в постели с женщиной, я в деталях представлял, как ее убиваю. Мне пришлось принимать некоторые… химические препараты.

Вместо души — пепелище. Черно-серое, застывшее. Как он выжил? Не знаю. И выжил ли?

… они растормаживали физиологические процессы и разум должны были бы блокировать, но я все видел и понимал, что делаю.

Выворачивал себя наизнанку и тогда, и потом, вспоминая раз за разом.

Измена? Ревность?

О нет, Кайя себя резал заживо. И эта память — не репейник, я не могу ее выбрать.

… приходилось повышать дозу, но все равно я только и мог, что представлять, как ее убиваю.

… и ты боишься, что убьешь меня?

… да. Слишком много войны. Я нестабилен.

Боится он не только этого.

— Отдыхай, я посижу…

Ну да, в кресле у огня, сражаясь с призраками и кошмарами. Так я его и оставлю наедине с собой.

— Ложись в постель. Я сама погашу свечи.

К счастью, Кайя не возражает. Я помогаю раздеться, говорю о чем-то неважном, глупом, кажется, об омеле и остролисте, песке, который попал в туфли. О том, что собаке нужен ошейник, а Йену — игрушки, те, что есть, красивы, но они чужие. Это же имеет значение, верно?

Кайя молчит. Он забирается под одеяло, и ощущение такое, что готов накрыться с головой. От кого прячется, от меня или себя? Свечи гаснут одна за одной, и пламя в камине приседает, расползаясь по углям. Ковер скрадывает мои шаги, а медвежья шкура пробуждает память.

Рыбы вот нет.

… Кайя, что мне сделать, чтобы тебе стало легче?

… просто будь рядом.

Я уже рядом, настолько, насколько возможно. Устраиваюсь на его плече, кладу ладонь на грудь. Пусть кошмар уйдет, хотя бы на сегодня.

Мое пожелание сбывается: темнота отступает. И не только на эту ночь.

А спустя неделю нас с Йеном пытаются убить.

…как мы оказались у той стены?

Из-за Друга. Безалаберный черный щенок, который лаял на всех, но на своих чуть иначе. Он спал с Йеном в одной кровати и, если бы позволили, ел бы из одной тарелки. Вертелся под ногами, словно нарочно подставляя лапы и чересчур длинный хвост, чтобы завизжать трагически, рухнуть на спину и лежать, пока не будут принесены извинения, желательно съедобные.