— Игорь Петрович! — включилась рация.

— Здесь Судских.

— Поздравляем с классическими учениями.

— Кто это?

— Мышка из норки. Следующая тренировка обойдется вам раза в три дороже. Не пора ли за стол переговоров?

Он не успел сказать еще что-то, связь прервалась. Горела щека от трубки. Знатна оплеуха. Канал связи известен, план операции известен, расходов уйма, результатов ноль.

Более жгучего стыда Судских не ощущал за всю свою жизнь. Его макнули в дерьмо по самую макушку. Любимца Всевышнего. Его, судного посланника… Только теперь он вник в суть, сколь же глубоко проросли метастазы порока в структуру органов, а значит, во все сферы жизнедеятельности государства.

«Это же безнадежный раковый больной! Це эр четвертой степени!» — ужаснулся Судских.

Впервые он испугался, что возложил на себя непосильную ношу. И ни сбросить теперь, ни донести.

Оперативное совещание совместно с командирами оперативных и штурмовых групп мало радовало. Успехов практически никаких. Задержанных с трезубчиками пришлось отпустить — мало ли кому взбредет в голову украшаться наколками. Не пойман — не вор.

Осталось доложить президенту о печальном исходе операции.

Предстояло получить первую взбучку. Вообще первую.

— Игорь Петрович, — услышал он вполне миролюбивый голос в ответ. — Подготовьте записку, почему именно провалилась операция. Сделайте разумные выводы. Каяться не надо, не пойму.

Поразмыслив наедине, Судских сделал единственный вывод: УСИ столкнулось с грозным и опытным противником. Для него они — картонные солдатики. Даже не оловянные.

Просидев в кабинете до восьми вечера, Судских не дождался Ни одного возмущенного звонка. К этому времени задержанных с извинениями отпустили, никто не вздумал жаловаться. Теперь надо бы самому звонить, сделать самый крутой шаг. Можно, конечно, прибыть самому и лично доложить: обстоятельства оказались выше. Только это еще труднее.

«А, будь что будет!» — решил он, набирая номер «страшного» абонента.

— Это я…

— Чем порадуешь, Судских? — услышал он ледяной голос. Таким ледяным он еще не был. — Нечем хвастать?

— Пока порадовать не могу, — сухо ответил Судских.

— Да чего ж так? — послышалась ехидца. — По всем программам телевидения показывали, какие вы герои. И в особняки врываются, и стекла колотят, и кошек с собаками пугают. Со своими воюете? Так и скажи, я хоть кипятком ошпарю какого ни на есть смельчака. Хоть так вас привечать за налоги. Ты форменный мудак, Судских! — услышал он заключительный аккорд и рано успокоился. — Будь конкурс мудаков, ты бы и там занял второе место.

— Почему второе? — попался на удочку Судских.

— Да потому что ты полный мудак!

И отбой. И домой можно сегодня не возвращаться. Себе дороже.

Ну-с… Плохой результат — тоже результат.

Судских не стал добивать себя морально, а задумался над веселой мыслью: раздолбает непосредственный начальник — конфуз, нагоняй свыше — беда, а разнос собственной жены — это трагедия. Пожаловаться некому, снимают сразу со всех видов довольствия. И это там, где можно душу обогреть, — у домашнего очага.

Рука предательски потянулась к телефону, вторая услужливо достала визитную карточку. Была не была! Сейчас он позвонит знакомой с глазами козочки. Та, которая хотела бы заполучить старого бобра… Может, он еще не совсем козел? И бес в ребро.

Почему Всевышний создал женщину из мужского ребра?

Чего вдруг бес забирается именно в ребро?

«Господи, — взмолился Судских. — Минуй меня чаша сия! Никогда по бабам не ходил, сейчас не хочу, но тепла, борща домашнего хочется!»

Рука зависла над кнопками телефона.

И он зазвонил. Другой, оперативный. Спасительный.

— Игорь Петрович, — ненавязчиво звонил старый холостяк Бехтеренко, понимая состояние шефа. — Боеготовность продержим некоторое время?

Наваждение отступило перед долгом. Какие могут быть утехи и зализывание моральных ран, если его сын не выбрался из цепких вонючих лап?

Бехтеренко терпеливо дожидался ответа.

«Севка, Севка… Что это он со смехом рассказывал?» — припоминал Судских.

Вспомнил. Вез он его в Шереметьево, провожая во Францию, и сын травил морские байки. Как таможня мариманов наказывает порой. Заведомо получают наводку от стукачей о контрабанде на борту, делают досмотр честь по чести, ничего, разумеется, существенного не находят и уходят. А часа через два, когда ухмыляющиеся мариманы достают из тайничков контрабанду, таможня появляется снова и шерстит экипаж так, что летят пух и перья с потаенных очкуров. Одним весело, у других веселье кончается в самый неподходящий момент: когда подсчитана выгода.

— Святослав Павлович, — определился Судских, — в пять утра начинаем операцию. Это была генеральная репетиция.

Бехтеренко молчал, и Судских подумал было, что он отошел от телефона.

— Ты там еще? Святослав Павлович?

— Восхищаюсь про себя, — весело отвечал Бехтеренко.

Разведенные по местам дислокации штурмовые группы отдыхали в полной боевой готовности.

«А вот теперь я позвоню-таки своей козочке!»

Неизвестно, чья рука водила им, только говорил Судских складно. Да, и он вспоминал ее, и желание встретиться наполняло его томлением. Милостно ему — она понимает? Понимает! Завтра суббота? Еврейская пасха? Ах да, суббота. Тогда он поступит следующим образом: он поедет домой приведет себя в порядок… Жена? Конечно, женат… А менеджер позвонит ему эдак часиков в шесть утра и вызовет фирму. К чему так рано? Чтобы комар носу не подточил. Какая и самая наихитрейшая жена додумается, что муж в шесть утра намылился на блуд? Он садист? Нет, он очень аккуратный. Что они будут делать в такую рань? А он в самом деле поедет на службу и доспит в кабинете до двенадцати. Не надо? Лучше сразу, пока постель нагрета? Понял. Явится в шесть. Свежий, побритый и очень нежный…