Курганов Ефим Яковлевич
Шрифт:
В общем-то половина наполеоновской армии была отдана на истребление союзникам. Было уничтожено до тринадцати тысяч французских солдат и офицеров. Одиннадцать тысяч попало в плен. Было захвачено также двадцать дивизионных и бригадных генералов.
Благодаря дерзкому поступку Ланжерона, армия Наполеона была рассечена надвое и разбита.
Граф явился героем «битвы народов», как назвали Лейпцигское сражение. А Александр I дал орден Андрея Первозванного генералам Платову и Милорадовичу.
Это было несправедливо. Ланжерон, столь сильно способствовавший поражению непобедимого дотоле Наполеона, чувствовал себя оскорблённым.
Ланжерон считал, что Лейпцигом он вполне отыграл Аустерлиц, ответственность за который на самом деле должны нести император и его любимчики. Важным он считал и то, что первому серьёзному поражению Наполеона способствовал именно француз. Однако Александр I не пожелал всего этого заметить.
Но в корпусе графа поздравляли и чествовали. Командиры дивизий поднесли ему по ящику шампанского от каждой дивизии.
В здании ратуши офицеры корпуса в честь графа устроили пирушку. А глубокой ночью он засел за продолжение своей трагедии. Дело шло на лад – первый акт был завершён.
За Лейпцигскую битву Ланжерон получил от шведского короля орден Меча 1-й степени, а от русского императора бриллиантовые знаки к ордену св. Александра Невского.
КАРТИНКА
В НОЧНОМ ЛЕЙПЦИГЕ
Накрапывал дождь. Всё вокруг казалось грязно-серым, расползающимся, мутным.
Ланжерон вернулся с вечерней прогулки по разгромленному и разграбленному Лейпцигу. Город лежал в руинах. Между тем был шанс сберечь его великолепие. Этот холодный безжалостный авантюрист пожертвовал Лейпцигом и жизнью ни в чём не повинных обывателей. Он уже не мог одержать победу на поле сражения, и тогда совершенно по-варварски перенёс боевые действия в город. В общем, граф был доволен победой и одновременно сердит.
Ещё он размышлял о справедливости и несправедливости, о том, что император, будучи умным, тонким, широко образованным человеком, почитая себя в высшей степени благородным, почему-то раздаёт награды тем, кто этого совершенно не заслуживает, и обходит повышением тех, кто по-настоящему верен ему и России. Что же заставляет его так поступать? Неужели личные симпатии и привязанности настолько перевешивают соображения государственные? Неужели император настолько антигосударственный человек?
Граф был в полном недоумении, хоть и знал Александра Павловича не один год.
Быстро скинув шинель и стянув мокрые сапоги, он прошёл в кабинет. Из соседней комнатки раздавался храп адъютанта. Ланжерон прикрыл дверь и сел к столу. Он уже думал о продолжении своей трагедии «Мазаниелло».
Ему, закоренелому роялисту, было очевидно теперь, что монархи порой невольно создают такие ситуации, которые делают бунт совершенно оправданным и даже неизбежным.
Открытое благоволение к любимчикам, щедрое награждение лиц – и не только чинами, но и поместьями, дворцами, золотом – выглядит так невинно, но последствия тут могут быть самые непредсказуемые. Подданные могут потерять веру в своего монарха, который в их глазах олицетворяет закон и справедливость.
Граф встал и прошёлся по кабинету. Он выглядел озабоченным, смущённым и расстроенным.
Да, Александр Павлович играет в очень опасные игры. Он должен был соблюсти хотя бы видимость законности. Армия может и не простить тех слабостей, которые он смеет обнаруживать публично, и не стесняясь.
Постепенно Ланжерон успокоился и сел к столу. И скоро из-под его пера полился плавный александрийский стих.
Неаполитанский бунтарь рыбак Мазаниелло начинал выглядеть всё более симпатичным и привлекательным, в чём, кажется, была несомненная заслуга российского императора Александра, бессовестно потакавшего своим обнаглевшим любимцам.
Начинало светать. Трагедия подвинулась за ночь вперёд на целых пять сцен.