«Точно, – мысленно согласился я, – практически клоака, если не считать огорода и здоровенного хряка в сарае».

– …после разговора с вами по телефону я заметил, что меня пасут. На мост меня подбросил обычный бомбила. В общем, остальное вы видели сами.

– Да, видел. И могу уже сейчас сказать, что это паршиво, друг мой.

– Почему? – спросил Сергей взволнованно. Ему пришелся не по вкусу мой пессимизм.

– Потому что тебя сдал кто-то из друзей.

Он шумно выдохнул.

– Не может этого быть!

– А как я здесь очутился? Вовчик сдал тебя мне, мог сдать еще кому-то.

Сергей покачал головой, отвернулся. Он пытался убедить себя в невозможности подобного сценария.

– А о тете Фиме еще кто-нибудь знает, кроме племянницы?

Сергей промолчал. Или не услышал вопроса, или проигнорировал.

– Ладно, не важно, – сказал я. – Дай флэшку.

Сергей безвольно протянул ее мне. Я внимательно оглядел серебристый предмет с цепочкой. Удивительное дело! Какой большой кусок жизни можно теперь упрятать в этом фрагменте пластика – и фотографии, и фильмы, и музыку, и кучу книг! Все, что стоит у меня в кабинете на полках, впитывая многолетнюю пыль, с помощью этого предмета можно носить в кармане штанов.

Мир стал совсем маленьким.

– Объем? – спросил я.

– Четыре.

– Хочешь сказать, что все твои «веселые картинки» умещаются на четырех гигабайтах? – Нет, здесь только коды и пароли. Базу я скачал к себе в ноутбук.

– Он с тобой?

– Конечно. Хотите взглянуть?

– Завтра.

Я выразительно зевнул, давая понять, что разговор окончен, и направил стопы к дому. Сергей медленно поплелся следом.

В избе я обнаружил, что Томка спит. Кошка улеглась рядом, свернувшись клубком.

– Замучила меня вопросами твоя дочка, – засмеялась Серафима. – «А как вас зовут, а почему у вас нет детей, а почему дом такой старый, а можно ли дать кошке колбасы, а есть ли у вас колбаса»… Шебутная.

– Спасибо. Где нам можно лечь?

– В маленькой комнате. Парню я постелю на полу.

– А вы сами?

Фима махнула рукой. Ушла на кухню, погремела посудой, потом позвала: – Солдат, тут еще по одной можно.

Я долго не мог уснуть. Никогда не сплю на чужих постелях (и уж тем более в чужих покосившихся избах на скрипучих кроватях с продавленной сеткой), ворочаюсь, прислушиваюсь к шорохам, присматриваюсь к теням и бликам за окном. Так уж я устроен. Отчаянно завидую дочке, способной вырубиться в любое время в любом месте под любое шумовое сопровождение. Ее детская комната в нашей квартире долгое время имела общую стенку с сумасшедшей соседкой. Врачи поставили ей диагноз шизофрения. Почти каждый вечер бабка, выпив водки, принималась разговаривать с незримыми гостями. Вопила так, что слышал даже я из своей спальни, но Томка и ухом не вела, хотя источник звука находился в метре от нее через стенку. Старуха, к слову, съехала год назад – дети продали квартиру новым хозяевам, и теперь у нас тишина.

В доме Серафимы Лопахиной (я не переставал смаковать это роскошное дворянское имя) Томка спала точно так же, как и у себя дома, положив ноги мне на грудь и раскинув руки, как птица в полете. Я едва смыкал глаза, как снова приходилось отбрасывать от себя детские конечности. Здесь, в маленькой комнатке, умещалась лишь кровать, небольшой столик с двумя стульями и несколько коробок с книжками. Я заметил, что книг у Лопахиной везде было много. Если она и придумала легенду о Додике, то далеко не всю. Скорее, приукрасила местами. На интеллигентское прошлое семьи Гамаковых-Лопахиных указывали многие предметы в доме: помимо упомянутых книг, это были серебряные ложки в серванте, несколько по виду очень старинных икон, спрятанных за рюмками, фотографии, на которых изображены очень умные и светлые лица. Сейчас, ночью, наше временное пристанище уже не казалось таким уж мрачным и беспросветным. Впрочем, может, все дело в хмельном благодушии.

Около двух часов ночи под тиканье часов в большой комнате я начал засыпать. Но тут же снова проснулся. Кто-то прошел по двору мимо окна.

Я приподнялся на локтях. Кровать заскрипела. Я замер. Несколько секунд ничего не происходило, только собачья цепь во дворе брякнула звеньями.

Показалось? Приснилось? Едва ли. Я отчетливо видел тень, пронесшуюся мимо окна.

Но почему тогда я не услышал никаких других звуков? Ведь пес, каким бы ленивым он ни был, не оставит без внимания посреди ночи нежданного гостя.

И тут я услышал… Глухие шаги в обратную сторону. Я уставился в окно, ожидая, что сейчас, на фоне бледного лунного света, увижу нечто. Сердце мое забилось так энергично, что, казалось, весь дом услышит стук.

И я увидел!

Все окно заполнил человеческий силуэт. Взлохмаченная голова, два больших уха, как у Чебурашки. И глаза… о, черт, глаза! Николай Олялин в роли Силантия из «Пропавшей экспедиции»!

Человек прильнул к стеклу, поднял руки, чтобы заслонить мешающий ему лунный свет, и стал пожирать меня глазами.

Я едва не заорал от ужаса. Прямо передо мной разыгрывалась деревенская готика. «Семья вурдалака» Алексея Толстого! Я подскочил на кровати, поднял руку с вытянутым средним пальцем и выставил ее в сторону окна. Силуэт тут же исчез. Вдогонку еще раз звякнула собачья цепь.

И тишина.

По моей ледяной спине потек пот.

Я рухнул в постель. Томка зашевелилась, причмокивая губами, перевернулась на другой бок. Такая сонная, сладенькая, мягонькая…

Я прижался к ее спине, обнял, уткнулся носом в шейку. Прежде чем закрыть глаза, быстро обернулся к окну.