–  Не холодно целый день стоять?

Рыжая толстуха средних лет в мохеровой шапке и телогрейке поверх шерстяного свитера подняла на него подведенные глаза.

–  Ты бы сам постоял, тогда бы не лез с глупыми вопросами!
– прокуренным голосом гаркнула она.

–  Я в Москве проездом, сестру разыскиваю, - игнорируя ее праведный гнев, заискивающе произнес Смирнов.
– У меня вечером обратный поезд. Жалко, если не увидимся.

Толстуха смягчилась.

–  А кто твоя сестра? Здесь народу много!

–  Она продавец, Риммой зовут, фамилия - Лудкина. Может, знаете?

–  Може, и знаю, только не по фамилии, а в лицо. Описать сумеешь?

Всеслав притворился донельзя расстроенным.

–  Описывать я не мастер. Женщина как женщина… добрая, волосы крашеные.

–  Сейчас они у всех крашеные!
– засмеялась рыжая продавщица и громко закричала: - Верка! Верка! Поди-ка сюда!

Откуда-то из-за полок с товаром вынырнула вертлявая бабенка помоложе, с белыми, похожими на паклю локонами, свисающими вдоль щек.

–  Чё орешь-то?
– беззлобно поинтересовалась она.

–  Тут человек сестру разыскивает, Римму Лудкину, - объяснила толстуха. И, обращаясь уже к Смирнову, добавила: - Верка у нас как справочник, всех знает!

–  Римку-то? Знаю!
– обрадовалась Вера.
– Ее Люська сюда привела. Они так и работали вместе. А нынче Римка одна осталась.

–  Какая Люська?
– уточнил сыщик.

–  Людмила Дронова, - охотно рассказывала всезнающая Верка.
– Она из здешних ветеранов. Надоело ей ломаться за гроши, вот и уехала в теплые края счастья искать. И Римка за ней потянется, как нитка за иголкой.

Смирнов ничего не понял.

–  Разве Людмила больше не работает вместе с Риммой?
– удивился он.

–  Не-а… - тряхнула белыми локонами Верка.
– Дронова месяца три как уволилась. Она в Испанию подалась, на заработки. И Римку с собой звала, да та сразу ехать не решилась.

Ева внимательно изучила ссылки на материалы, которыми пользовался автор статьи, и ее энтузиазм сильно поугас. В основном это были личные семейные архивы, находящиеся за границей.

–  Тарас Михалин отрицает свое отношение к статье?
– спросила она Всеслава.

Тот кивнул головой, не переставая жевать. Живописно украшенная колечками лука, собственноручно разделанная им селедка, тонко нарезанный черный хлеб и холодная водка - сей натюрморт говорил о сложных мыслительных процессах, происходящих в голове господина Смирнова. Непостижимым образом именно такая трапеза способствовала успешному ходу этих процессов.

–  Зачем бы он тогда использовал свой псевдоним?
– удивлялась Ева.
– Я склоняюсь к мысли, что автор все же Мартов. У него псевдонима не было?

–  Он почти не писал.

–  Вот видишь?! Назваться Панкратом Раздольным он мог в шутку. Или… желал скрыть свое имя, а первое, что пришло на ум, - псевдоним друга. Представь, что Мартов хотел сделать Тарасу сюрприз.

–  В виде статьи на сказочно-мистическую тему? Они оба ничем подобным не увлекались.

–  Откуда ты знаешь?
– возмутилась Ева.
– Не все люди - сухие материалисты!

–  Согласен, - вяло ответил Смирнов.
– Как там со ссылками? Есть с чем идти к эксперту?

–  Почти нет, - призналась она.
– Автор указывает, что опирается на данные семейных архивов, находящихся за рубежом. И уточняет: сам, дескать, их не изучал, а пользуется устными свидетельствами.

–  Чьими?

–  Тут не сказано.

–  А где эти архивы? Тоже не сказано?

–  Нет, - вздохнула Ева.
– Упоминается только один архив семьи каких-то Лонгиновых. Часть его находится в Москве… а другая часть считается утерянной.

–  Что же мне, сделаться теперь книжным червем?
– неожиданно разозлился Всеслав.
– Зарыться в архивы? Искать то, не знаю что? Какой смысл? Статья не имеет отношения к убийству Мартова - это ясно.

–  А почему ты так сердишься? Не имеет, так не имеет.

Смирнов покраснел, положил на хлеб кусок селедки и начал жевать.

–  Потому что больше зацепок нет! Никаких. Статья была последней ниточкой, которая тоже оборвалась. Не представляю, какие еще шаги я могу предпринять!

–  Ты ведь любишь запутанные дела, - улыбнулась Ева.
– Вот и применяй свой знаменитый интеллект.

–  Это слишком запутанная история. У меня просто руки опускаются. Или она настолько проста, что в поисках сложности мой ум натыкается на созданные им самим препятствия.