В практическую плоскость подозрения против Тухачевского перешли только в августе 1930 года, когда был арестован близко стоявший к нему Н.Е. Какурин. Уже 26 августа он показал: «…В Москве временами собирались у Тухачевского, временами у Гая, временами у цыганки (Мелеховой-Морозовой). В Ленинграде собирались у Тухачевского, лидером всех этих собраний являлся Тухачевский, участники: я, Колесинский, Эстрейхер-Егоров, Гай, Никонов, Чусов, Ветлин, Кауфельдт. В момент и после XVI съезда было уточнено решение «сидеть и выжидать», организуясь в кадрах в течение времени наивысшего напряжения борьбы между правыми и ЦК. Но тогда же Тухачевский выдвинул вопрос о политической акции, как цели развязывания правого уклона и перехода на новую высшую ступень, каковая мыслилась как военная диктатура, приходящая к власти через правый уклон…

Сейчас, когда я имел время глубоко продумать все случившееся, я не исключу и того, что, говоря в качестве прогноза о фанатике, стреляющем в Сталина, Тухачевский просто вуалировал ту перспективу, над которой он сам размышлял в действительности».

Тогда же был арестован другой военный из окружения Тухачевского, преподаватель академии И.А. Троицкий, который также дал против него показания.

Показания Н.Е. Какурина были доложены В. Менжинскому, который, поставив в известность о «деле Тухачевского» В.М. Молотова, 10 сентября письменно сообщил Сталину, находившемуся в отпуске, следующее:

«Я доложил это дело т. Молотову и просил разрешения до получения ваших указаний держаться версии, что Какурин и Троицкий арестованы по шпионскому делу. Арестовывать участников группировки поодиночке – рискованно. Выходов может быть два: или немедленно арестовать наиболее активных участников группировки, или дождаться вашего приезда, принимая агентурные меры, чтобы не быть застигнутым врасплох. Считаю нужным отметить, что сейчас все повстанческие группировки созревают очень быстро и последнее решение представляет известный риск».

Сталин ответил только 24 сентября, причем Г.К. Орджоникидзе, как председателю ЦКК: «Прочти-ка поскорее показания Какурина – Троицкого и подумай о мерах ликвидации этого неприятного дела. Материал этот, как видишь, сугубо секретный: о нем знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу об этом. Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено. Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии… Ну и дела… Покончить с этим делом обычным порядком (немедленный арест и пр.) нельзя. Нужно хорошенько обдумать это дело. Лучше было бы отложить решение вопроса, поставленного в записке Менжинского, до середины октября, когда мы все будем в сборе. Поговори обо всем этом – с Молотовым, когда будешь в Москве».

Менжинский хотел помочь Сталину связать Н.И. Бухарина и его соратников с военным заговором, чтобы можно было их тотчас посадить на скамью подсудимых. Но Сталин счел, что это еще рано делать.

Было решено проверить показания Какурина и Троицкого через их очную ставку с Тухачевским, тем более что слишком уже серьезные обвинения против него были выдвинуты. Тем временем из Какурина 5 октября выбили новые показания. Окончательно сломленный, он заявил:

«Михаил Николаевич говорил, что… можно рассчитывать на дальнейшее обострение внутрипартийной борьбы. Я не исключаю возможности, сказал он, в качестве одной из перспектив, что в пылу и ожесточении этой борьбы страсти, и политические и личные, разгораются настолько, что будут забыты и перейдены все рамки и границы. Возможна и такая перспектива, что рука фанатика для развязывания правого уклона не остановится и перед покушением на жизнь самого тов. Сталина… У Михаила Николаевича, возможно, есть какие-то связи с Углановым и, возможно, с целым рядом других партийных или околопартийных лиц, которые рассматривают Тухачевского как возможного военного вождя на случай борьбы с анархией и агрессией. Сейчас, когда я имел время глубоко продумать все случившееся, я не исключу и того, что, говоря в качестве прогноза о фанатике, стреляющем в Сталина, Тухачевский просто вуалировал ту перспективу, над которой он сам размышлял в действительности».

Менжинский с коллегами инкриминировали Тухачевскому расстрельное дело: умысел на теракт, да еще не на кого-нибудь, а на самого Сталина, не ведая, что вождь уже принял решение: Тухачевского пока не трогать.

С 22 по 26 октября 1930 года в Москве проводился плановый Пленум РВС СССР по итогам боевой учебы за прошедший год, и Тухачевский должен был приехать в столицу, по крайней мере, 21 октября, чтобы принять участие в работе пленума. Приехав в Москву, он узнал о показаниях Н. Какурина против себя. На очной ставке, проведенной между Н. Какуриным, И. Троицким и М. Тухачевским 22 или 23 октября 1930 г., в присутствии И. Сталина, К. Ворошилова и Г. Орджоникидзе, оба подследственных подтвердили свои показания.

Уже после ареста Тухачевского Сталин, выступая на заседании Военного Совета 2 июня 1937 года, вспоминал:

«Мы обратились к т. т. Дубовому, Якиру и Гамарнику. Правильно ли, что надо арестовать Тухачевского как врага. Все трое сказали нет, это должно быть какое-нибудь недоразумение, неправильно… Мы очную ставку сделали и решили это дело зачеркнуть. Теперь оказывается, что двое военных, показавших на Тухачевского, показывали правильно…».

23 октября 1930 года Сталин писал В.М. Молотову: «Что касается Тухачевского, то он оказался чист на все 100 %. Это очень хорошо».

Какурин умер в тюрьме еще в 1936 году, а Троицкого, несмотря на «правдивые показания», благополучно расстреляли 31 июля 1939 года.

Есть все основания полагать, что показания Троицкого и Какурина были фальсифицированы работниками ОГПУ, рассчитывавшими создать громкое дело о заговоре в Красной Армии по образцу дела «Промпартии» и аналогичных «вредительских» процессов в регионах. В августе 1931 г. начальник Особого отдела Я.К. Ольский вместе с группой высокопоставленных работников ОГПУ был снят с должности и уволен из ОГПУ «на том основании, что… они распространяли среди работников ОГПУ совершенно не соответствующие действительности разлагающие слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является «дутым делом».