Шрифт:
Дела идут у нас неплохо. И в области промышленности, и в области сельского хозяйства успехи несомненные. Пусть мяукают там, в Европе, на все голоса все и всякие ископаемые средневекового периода о «крахе» СССР. Этим они не изменят ни на иоту ни наших планов, ни нашего дела. СССР будет первоклассной страной самого крупного, технически оборудованного промышленного и сельскохозяйственного производства. Социализм непобедим. Не будет больше «убогой» России. Кончено! Будет могучая и обильная передовая Россия».
За такую Россию Горький готов был проголосовать обеими руками.
А 10 января 1931 года Иосиф Виссарионович писал Алексею Максимовичу:
«Дорогой Алексей Максимович!
Посылаю документы о 1) группе Кондратьева и 2) о меньшевиках. Просьба – не принимать близко к сердцу содержимое этих документов и не волноваться. Герои документов не стоят того. К тому же есть на свете подлецы почище этих пакостников.
У нас дела идут хорошо. Неважно обстоит дело с транспортом (слишком большой груз навалили), но выправим в ближайшее время.
Берегите здоровье.
Привет!»
30 марта 1931 года по инициативе Сталина Политбюро приняло постановление о праздновании 40-летия литературной деятельности Горького:
«Объявить строгий выговор тт. Савельеву, Попову Н.Н. и Мехлису за то, что они поставили в неловкое положение газеты и юбиляра, не подготовив дела.
Поручить тт. Долецкому и Мехлису организовать для «Правды», «Известий» и провинциальных газет отклики на юбилей М.Горького.
Разрешить редакции «Правды» выпустить два вкладных листа, один – посвященный откликам на юбилей М. Горького, и второй – новостройкам и МТС».
Спешно организованные юбилейные чествования призваны были убедить Горького принять участие в затеянной Сталиным политической игре по объединению всех писателей страны в единую организацию под знаменем «социалистического реализма». И он в эту игру охотно включился.
В мае 1931 года Сталин разразился убийственной резолюцией в адрес повести Андрея Платонова «Впрок»: «К сведению редакции «Красная Новь».
Рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения и опубликованный головотяпами-коммунистами с целью продемонстрировать свою непревзойденную слепоту.
И. Сталин.P. S.: Надо бы наказать и автора и головотяпов так, чтобы наказание пошло им «впрок»».
В своих пометках на полях платоновской повести Сталин наградил Платонова следующими нелестными эпитетами: «Дурак», «Пошляк», «Балаганщик», «Беззубый остряк», «Это не русский, а какой-то тарабарский язык», «Болван», «Подлец», «Да, дурак и пошляк новой жизни», «Мерзавец; таковы, значит, непосредственные руководители колхозного движения, кадры колхозов?! Подлец» и т. п.
Главный герой этой «бедняцкой хроники» в эпоху коллективизации отбыл «прочь из верховного руководящего города» в глубь России. Подобные настроения – бежать, укрыться от власти где-то в глуши охватывали в 30-е годы многих писателей – Даниила Хармса, Михаила Зощенко, Осипа Мандельштама, Леонида Добычина.
В мае – начале июня 1931 года Политбюро рассматривало вопрос о наказании Платонова и провинившихся членов редколлегии «Красной Нови», но определенное решение так и не приняли. 8 июня 1931 года Платонов написал письмо Сталину, в котором извинялся за допущенные идеологические ошибки и назвал повесть «Впрок» «гнусной» и «бредовой». Сталин, похоже, покаянием удовлетворился. Репрессий против Платонова не последовало, хотя его возможности для публикаций были очень ограниченны. В том, что его совсем не перестали печатать, Платонову крепко помогло его бесспорно пролетарское происхождение. В стране было не так уж много по-настоящему талантливых литераторов с пролетарскими корнями, призванных символизировать «расцвет новой, пролетарской литературы». В данном случае писателя, возможно, спасла его относительно слабая известность, в том числе практически полное отсутствие зарубежного «паблисити», а также малопонятный, «тарабарский» язык, который, как полагал вождь, простой народ все равно не воспримет, а потому Платонова читать не будет.
Тем не менее гнев Сталина «бедняцкая хроника» вызвала нешуточный. Вот что вспоминал член редколлегии «Красной Нови» Владимир Сутырин: «Однажды вечером ко мне на квартиру приехал курьер из Кремля… и сказал, что меня внизу ждет машина, чтобы отвезти в Кремль… Меня привезли в Кремль, и я понял, что меня ведут к Сталину. В приемной у Поскребышева сидел несколько бледный Фадеев. Через некоторое время Поскребышев, очевидно, получив сигнал, встал и предложил нам войти в кабинет Сталина. В большой комнате за длинным столом сидели… члены Политбюро. Здесь Калинин, рядом Ворошилов, вот тут Молотов и все другие… Сталин ходил вдоль стола, попыхивая трубкой. В руке у него был журнал, который легко было опознать, – «Красная Новь». Мы переглянулись с Фадеевым, нам стало понятно, что речь пойдет о рассказе Андрея Платонова.
Не приглашая нас садиться, Сталин, обращаясь к Фадееву, спросил:
– Вы редактор этого журнала? И это вы напечатали кулацкий и антисоветский рассказ Платонова?
Побледневший Фадеев сказал:
– Товарищ Сталин! Я действительно подписал этот номер, но он был составлен и сдан в печать предыдущим редактором. Но это не снимает с меня вины, все же я являюсь главным редактором, и моя подпись стоит на журнале».
Сталин тут же выяснил фамилию злополучного редактора – И.М. Беспалов. И распорядился: «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!» Через полчаса, по словам В. Сутырина, «открылась дверь, и, подталкиваемый Поскребышевым, в комнату вошел бывший редактор. Не вошел, вполз, он от страха на ногах не держался, с лица его лил пот. Сталин с удовольствием взглянул на него и спросил:
– Значит, это вы решили напечатать этот сволочной кулацкий рассказ?
Редактор ничего не мог ответить. Он начал не говорить, а лепетать, ничего нельзя было понять из этих беззвучных звуков.
Сталин, обращаясь к Поскребышеву… сказал с презрением:
– Уведите этого… И вот такой руководит советской литературой… – И обращаясь к нам: – Товарищ Сутырин и товарищ Фадеев! Возьмите этот журнал, на нем есть мои замечания, и завтра же напишите статью для газеты, в которой разоблачите антисоветский смысл рассказа и лицо его автора. Можете идти».