Между тем на сессии Верховного Совета СССР 15 марта были законодательно оформлены структурные и персональные изменения, осуществленные в высших органах советской власти. А накануне, 14 марта, на пленуме ЦК КПСС то же было сделано в отношении перемен на партийном Олимпе. Была удовлетворена просьба Маленкова освободить его от обязанностей секретаря ЦК, «имея в виду нецелесообразность совмещения функций председателя Совета министров и секретаря ЦК КПСС». В то же время на него было возложено «председательствование на заседаниях Президиума ЦК», тогда как «руководство Секретариата и председательствование на заседаниях Секретариата» решено было возложить на секретаря ЦК Хрущева{137}.

В конце марта была объявлена широкая амнистия. Правда, предложение Берии распространить ее на осужденных внесудебными особыми совещаниями и тройками, то есть на политических преступников, не прошло. Освобождению подлежали только те, кто был осужден на срок не более 5 лет. А таковых среди политических, как правило, не было. И все же на свободу вышло около половины из 2 миллионов заключенных — 972 829 человек{138}. Из оставшейся в ГУЛАГе другой половины почти полмиллиона считались «контрреволюционерами»{139}.

Затем, 3 апреля Берия объявил невиновными и освободил кремлевских врачей. На вопрос «Поверили ли вы в их невиновность или продолжали считать, что они в чем-то виноваты?» 43% опрошенных в 1998 г. и 48% опрошенных в 1999 г. ответили, что поверили. Считали их также невиновными изначально соответственно 13 и 7% опрошенных{140}. «Ведь многих могли осудить почти ни за что», — говорила шлифовщица с завода «Фрезер» Н.В. Подколзина{141}. От заключенных, работавших в центральных ремонтных мастерских Комсомольска-на-Амуре, узнала о том, как следователи добивались нужных им признаний, кладовщица Т.П. Кищенко. Не сомневалась, что арестованных медиков кто-то оклеветал, врач городской больницы в Бельцах (Молдавия) Л.В. Беляева. «Все считали “дело врачей” недоразумением, а после реабилитации успокоились: все-таки была справедливость», — рассказывала инженер нефтеперерабатывающего завода в Капотне А.С. Шурова. «Все знали об их невиновности», — утверждал шофер МИДа Г.В. Алексеев. «В виновность врачей никто не верил», — вторила ему работница предприятия п/я 565 М.А. Харитонова. Верил в виновность, а теперь «осознал, что это было ошибкой», конструктор КБ-1 Ю.К. Игнатов.{142}

Не поверили официальному сообщению, продолжали считать, что врачи в чем-то виноваты, 20-23% опрошенных. Около двух третей этой категории людей составляли женщины. «Просто так их бы не посадили», — уверена была продавщица из Нерчинска О.Г. Михайлова. «О деле врачей ходили какие-то слухи, и когда их реабилитировали, никто не поверил», — вспоминала О.В. Фоменкова, работница фаянсовой фабрики в Дрезне. «Евреи всегда виноваты», — считала Р.А. Ивасенко из поселка Хомутово в Башкирии. «Все говорили, что они виноваты, все им желали смерти», — свидетельствовала Н.М. Орлова, крановщица из Дмитрова. По-прежнему оставалась уверенной в существовании заговора врачей и осуждала ЦК Н.Д. Марчева из подмосковного Щелково. И ныне «не уверен в их невиновности» Ю.Я. Мазур, в то время работавший на Чугуевском авиаремонтном заводе, что до сих пор боится врачей В.М. Кудинов, работавший тогда на Московском шинном заводе.

Не знали, что думать, не имели четкого мнения от 6 до 4,5% опрошенных. Не имели достаточных сведений, чтобы судить самостоятельно, — говорила костромская колхозница А.Д. Лебедева. «До нас правда не доходила», — вторил ей сельский плотник из Мордовии Н.М. Ведяшкин.

Не задумывались, не вникали в суть проблемы, были далеки от нее, не интересовались ею от 6,5 до 4% опрошенных. Читал об этом в газете «Правда», но не задумывался А.Т. Щепкин: «Меня волновало только предстоящее поступление в военное училище»!{143} Утверждают, что не знали о реабилитации врачей 9% опрошенных. Не помнят об этом событии еще 8,5% опрошенных.

Неожиданная реабилитация кремлевских врачей заставила кое-кого задуматься: почему совсем недавно о них говорили как об «убийцах в белых халатах», а теперь объясняют, что их собственные признания были получены «незаконными методами»? И что это за методы? Пытки? А что же Сталин? Ответ на этот вопрос народу дали после ареста и казни Берии: вот-де, кто истинный злодей! А пока Берия ответственность за это возлагает на бывшего министра госбезопасности С.Д. Игнатьева. 6 апреля Президиум ЦК освобождает его от обязанностей секретаря ЦК, а 24 апреля решает вывести его и из состава ЦК. 27-28 апреля это решение было одобрено членами ЦК в опросном порядке. Мотивировалось оно в духе «лучших» сталинских времен: мол, выявились новые обстоятельства «неправильного и нечестного поведения» этого человека, в вину ему ставилось и сокрытие «от правительства ряда важных государственных документов»{144}.

Тогда же членов и кандидатов в члены ЦК начинают знакомить с документами, свидетельствовавшими о роли Сталина в недавних репрессиях, о его требованиях к следователям ужесточить допросы. Главный редактор «Литературной газеты» и кандидат в члены ЦК К.М. Симонов свидетельствовал: «Чтение было тяжкое, записи были похожи на правду и свидетельствовали о болезненно психическом состоянии Сталина, о его подозрительности и жестокости, граничащих с психозом. Документы были сгруппированы таким образом, чтобы представить Сталина именно и только с этой стороны»{145}. Не их ли, кстати, и скрывал Игнатьев? Но примерно через неделю чтение этих бумаг было прекращено. Успевшие с ними познакомиться высказывали тогда мнение, впоследствии подтвердившееся, что идея такого чтения принадлежала Берии, но что его коллеги остудили его разоблачительный пыл. А тот же Симонов признавал, что в результате этого чтения к тому нравственному удару, который он, тогда еще сталинист, пережил во время речи Хрущева на XX партийном съезде, он «был, наверное, больше готов, чем многие другие люди»{146}.

Таким образом Берия пытался явить советской элите и тех, кто был непосредственно виноват в нарушениях социалистической законности в последние год-два, но и того, по чьим указаниям они действовали. И в этом он немало преуспел. Но то, что он поднял руку на секретаря ЦК, не могло не послужить тревожным симптомом для других членов коллективного руководства{147}.

Итак, выдвинув Маленкова на пост первого человека в государстве и став его первым заместителем, Берия с его согласия энергично взялся за замену наиболее прогнивших опор режима. Оба они понимали, что система, созданная во время революции для защиты ее завоеваний и для победы в войнах с ее противниками, исчерпала уже свои многие ресурсы, а ее институты нуждались в реформировании для более эффективного функционирования в новых условиях, чтобы страна, общество не зашли в тупик. Но отступаться от тоталитарного принципа самой системы они не собирались. Еще меньше готовы были к этому другие члены Президиума ЦК. Их пугал нараставший поток докладных записок Берии в Президиум ЦК, где излагался его реформаторский курс. Но возражать принципиально они не смели, ибо все свои инициативы он заранее согласовывал с Маленковым, который и включал их для обсуждения в повестку дня. Так что на самом заседании Президиума ЦК можно было спорить только по мелочам или же просить отложить на какое-то время принятие окончательного решения. Именно так, например, удалось поступить с бериевской инициативой сократить налоги, взимавшиеся с колхозного крестьянства, и разработать систему мер по подъему сельского хозяйства за счет его материального стимулирования.