Владимир сорвал печать, развернул грамоту, впился в нее встревоженным взглядом. Предчувствия не обманули его. Даже начиналась грамота нехорошо, без уважительного «великий князь» и даже без сыновьего «отец».

«Князь! Ты сидишь в своем киевском уделе, я в своем новгородском. Почему Новгород должен платить Киеву, а не наоборот? Чем Новгород хуже Киева? Только тем, что ему своего хлеба всегда не хватало и все время приходится закупать на Волге. Киев же, находясь в землях плодородных, в краях теплых, имея своего хлеба вдосталь, еще и с Новгорода плату тянет. Нет в этом и капли правды. Новгород не раб Киеву, но равный. Отныне, князь, я отказываюсь быть данником твоим. И ежели ты не согласен, я готов преломить копье с тобой».

У Владимира потемнело в глазах от последних слов.

«И это сын отцу пишет! Да когда это было на Русской земле, чтоб сын на отца меч поднимал? Наказать. Немедленно надо наказать неслуха. Сгоню со стола, посажу Бориса».

Владимир велел звать бояр, а когда они собрались, обратился к ним с такими словами:

— Новгород отказался платить выход в нашу казну. Надо наказать Ярослава. Мостите мосты, теребите дорогу Новгородскую. Сам поведу дружину.

Он не показал боярам грамоту Ярославову, было что-то стыдное в ней, оскорбительное для его седин.

Но беда, как всегда, не приходит одна. С юга пришла тревожная весть: «Печенеги набег готовят».

Призвал Владимир Бориса:

— Сынок, только на тебя и могу надеяться. Сказывают, печенеги набег готовят. Доберись-ка до своих друзей, узнай, правда ли это. Возьми мою дружину.

— Как же я к друзьям с дружиной оружной явлюсь, отец?

— Ну а как? Один поедешь, что ли? Что, ежели они и впрямь уже наготове?

— Не верю я, чтоб Артак с Загитом готовились в набег.

— Веришь не веришь, сынок, а проверить надо. Не они ж одни князья в степи. Раз уж боишься недоверием обидеть друзей, то оставь дружину в Василёве. Оттуда добежишь до них лишь с милостниками. Не можем мы на Новгород идти, не убедившись, что за спиной у нас мирно. Не можем. Езжай, сынок. Воротишься, пойдем на Ярослава. Он мне кровную обиду нанес. Я отберу у него стол, тебя посажу.

— Меня? В Новгород? — удивился Борис.

— Тебя. А что?

— Да есть же братья старше меня.

— Есть-то есть, да Новгород не про ихнюю честь.

— А Ярослава куда?

— Этого сукина сына в поруб затолкаю. Пусть попарится. Вон Святополк посидел под гридницей — сразу шелковым стал. И этому спесь-то собью. Ишь, Рогнедины рожки прорезались. Я их живо собью.

Борис видел — сердится отец, но уже не был страшен даже видом. Скорее жалок. Голова трясется, в руке костыль. Какой он вояка?

Однако Борис — сын неперечливый.

— Хорошо, отец, схожу к печенегам.

В два дня вооружил полк и во главе его выехал на юг встречать набег поганых, если таковой случится.

Теперь на Новгород не с кем идти, надо ждать возвращения Бориса с дружиной. На беду свою, Владимир не порвал грамоту Ярославову, не бросил в огонь ее. Надеялся, захватив неслуха, ткнуть в нос ему этой срамотой, устыдить.

И ночью в своем дворце в Берестове при тусклом свете свечей вынул ее, стал перечитывать. И чем дальше читал, тем сильнее в голове шумело.

«Ах, Ярослав, Ярослав, голова непутевая, неблагодарная. Ты ж отцу нож в спину всаживаешь!» Так подумал Владимир и даже ощутил боль меж лопаток, словно там действительно нож был. В глазах потемнело, и огоньки свечей обратились в искорки. Чувствуя, что теряет сознание, Владимир закричал. В покои вбежал слуга постельный, увидев князя лежавшим поперек ложа, кинулся назад, растолкал в соседней комнате лечца:

— Скорей! С князем худо!

Вдвоем они уложили князя головой на подушку, лечец разорвал ему сорочку, стал грудь ему тереть, крикнул постельнику:

— Воды! Скорей воды холодной.

Однако когда тот явился с водой, князь уже был мертв. Лечец стоял над ним в растерянности.

— Зови Анастаса.

Поскакали в Киев за Анастасом. Он приехал, и первое, о чем спросил лечца:

— Что он сказал перед концом?

— Ничего. Он был без памяти.

— Держите это в тайне Пока. Я соберу бояр.

Анастаса обеспокоило, что великий князь умер, не назвав того, кому киевский стол оставляет. По русскому обычаю, должен стол старший сын наследовать. Значит, Святополк. Но он только что из поруба выкарабкался и ныне под гневом отцовым живет.

Ярослав? Так этот родному отцу намедни врагом объявился, собирается Новгород от Руси оторвать, стало быть, на Киев меч подымает. Какой он великий князь после всего этого?

Борис! Вот из всех — лучший правитель на киевском престоле. Конечно, еще молод. Но зато был самым любимым сыном Владимира. Да! Он к тому же и багрянородный, царских кровей!

Бояре съехались уже перед рассветом, входили, крестились на образа, толпились у ложа умершего. Перешептывались:

— Что делать? Святополк в Киеве может стол захватить.