— Что делать? — вздыхал Лизута.

От страха у него потемнело в глазах. Он переживал такое несказанное смятение, словно не владыке, а ему, Якуну Лизуте, предстояло покинуть мир.

— Одёжу мне! — не крикнул, а высоко и тонко провизжал он. — Скорей! Осподи, прости меня, раба твоего, болярина! — молился Лизута. — Сподоби меня принять благословение святителя твоего!

Никогда еще с такою неловкой поспешностью, как сейчас, не надевал Лизута сафьяновые сапоги; с трудом запахнул он узкий кафтан; пояс был тесен, но Лизута не замечал ничего — даже не обругал помогавшего ему холопа.

Забыв посох, боярин спустился во двор; не разбирая пути, не обходя луж, тускло поблескивавших в темноте, поспешил в Детинец.

Солнечные лучи разбудили Александра. Он потянулся спросонок, открыл глаза. Княгини в опочивальне не было. Александр удивился тому, что не слыхал, как поднялась она. Солнце уже высоко над городом, а никто не потревожил сон, не постучался в опочивальню. Александр, стараясь не шуметь, надел мягкие сафьяновые сапоги, тонкий домашний кафтан, усмехнулся так, словно собрался совершить что-то неположенное, и осторожно, на цыпочках, пошел к двери, которая вела в светлицу княгини.

Но княгини не оказалось и у себя. Александр постоял у пялец, где белело брошенное рукоделье, поднял его, поглядел на хитрый узор, вышитый на паволоке. Александр находился сегодня в том спокойном, счастливом настроении, когда хочется делать добро, ни на кого не сердиться, не помнить зла.

Из светлицы княгини сквозь прозрачную слюду оконницы видно стену Детинца и над нею, в ясной лазури неба, жаркое сияние золотых шеломов святой Софии.

Вспомнились недавние дни: торжество встречи войска на Новгороде, когда вернулось оно из похода к Пскову, кончина владыки; длинные, утомительные службы над гробом старца архиепископа, печальный обряд похорон. Возбуждение, в каком пребывал Новгород в эти дни, теперь улеглось. По праву своему и обычаям избирает Новгород архиепископа. Кто из попов избран, тот и будет поставлен. Новгородский владыка — глава совета господ, решает судьбы города. Александр хотел одного: чтобы вновь избранный владыка не питал козней против Суздальской земли, был другом ему. Боярин Федор сказал вчера, что многие люди в Новгороде желают видеть главою дома святой Софии юрьевского игумена Нифонта. Это совпадало с желаниями Александра.

Сегодня все складывалось так, будто впереди ожидает удача. Утро встало ясное и солнечное; хорошее настроение, в каком проснулся Александр, его не покидало. «Где же Параша?» — спохватился он, отвлекшись от дум.

Положив на пяльцы княгинино рукоделье, Александр осторожно, как и давеча, приблизился, к двери новой горенки, потянул за скобу. Дверь открылась не скрипнув. Княгиня в белом летнике сидела перед окном и кормила Васеньку, Евпраксеюшка прибирала люльку. Она что-то рассказывала княгине, а та, занятая своим делом, будто не слышала, что говорит мамка. Не замеченный ими, Александр подошел сзади к княгине, обнял ее.

— Ай! — воскликнула княгиня, увидев мужа, и улыбнулась. — Сашенька! Напугал нас. Мамка, возьми Васеньку!

— Подожди, мамка! — Александр отстранил Евпраксеюшку, когда она подошла к княгине и хотела взять у нее сына. — Дай взглянуть на него!

— Взгляни, взгляни, князюшка, взгляни на сыночка. Выросли уж мы, четыре зубочка у нас.

Александр наклонился к Васеньке. Он и гордился тем, что у него есть сын, и в то же время никак не мог привыкнуть к этой мысли.

— Дел у меня много, мамка, — не сердясь, а будто оправдываясь в том, что редко видит сына, сказал Евпраксеюшке. — Некогда сидеть в тереме.

— То-то вот, некогда, — ворчливо отозвалась мамка. — Взял бы сыночка-то, приголубил.

— А и верно! Дай, Параша, подержу его.

— Что ты, уронишь! — испугалась и обрадовалась княгиня.

— Не уроню.

Взяв на руки сына, Александр, к изумлению своему, оробел. Ему казалось, что каким-нибудь неловким движением он причинит ему боль. И Васенька, только что покойно лежавший на руках матери, вдруг сморщился — в горенке раздался плач.

— Что ты! Ну что ты? — Александр попытался успокоить сына. — Вот я покачаю тебя…

Он начал легонько подбрасывать Васеньку на руках, тот закричал еще громче. Это совсем озадачило Александра. Он растерянно оглянулся, не зная, что делать. Княгиня и мамка улыбались, наблюдая за ним, как будто их радовала его беспомощность. Вдруг ребенок дернулся так сильно, что еле не выскользнул из рук отца.

— Дай-ка его мне, князюшка! — торопливо подбежала Евпраксеюшка. — Видно, и впрямь не твое дело нянчиться с младенцем. Покраснел-то он у тебя…

Евпраксеюшка взяла Васеньку из рук Александра. Какими-то несказанно мягкими и нежными движениями, прибаюкивая, стала покачивать, приговаривая:

— Обидели Васеньку! Батюшка пришел… Васенька не хочет к нему. Руки у батюшки жесткие… О-о-о!

Как ни неудачна оказалась попытка подержать на руках сына, Александр все же был доволен. Словно желая постигнуть тайны мудрой науки обращения с детьми, он наблюдал за мамкой. Княгиня все еще улыбалась, обрадованная тем, что Александр заглянул в светлицу к Васеньке, держал его на руках. Она вспомнила растерянное лицо Александра, когда он старался и не мог успокоить сына. Это радовало ее. Как будто от того, что Александр оказался не в силах выполнить то, что так нетрудно и легко удавалось ей, стал он еще ближе. Она подвинулась к мужу и молча прижалась к нему.