Шрифт:
Для некоторых индийских критиков индийская литература на английском есть не что иное, как постколониальная аномалия, незаконнорожденный ребенок Британской империи, подкинутый Индии ушедшими колонизаторами; то, что эти писатели продолжают пользоваться прежним, колониальным языком, языком колонизаторов, рассматривается как роковая ошибка, которая навеки относит их в разряд чужаков. «Англо-индийская» литература вызывает у этих критиков своего рода отторжение, выказываемое многими индусами по отношению к сообществу «англо-индусов», то есть евразийцев.
Пятьдесят лет назад Джавахарлал Неру, приветствуя обретение Индией независимости, выступил на английском языке с великой речью о «свободе в полночь»:
С наступлением полуночи, когда весь мир заснет, Индия пробудится к жизни и свободе. Настает редкий в истории момент, когда мы переходим от старого к новому, когда кончается целая эпоха, а дух нации, столь долго подавляемый, находит выражение.
Со времен этого англоязычного выступления роль английского языка в Индии часто подвергается сомнению. Попытки внедрить в индийские внутринациональные языки собственные медицинские, научные, технические и бытовые неологизмы вместо привычных английских слов иногда срабатывают, но чаще выглядят комически. И когда марксистское правительство штата Западная Бенгалия в середине 1980-х годов заявило, что якобы элитарное, проколонизаторское обучение английскому языку в государственной начальной школе отменяется, даже многие левые осудили это решение как ущемляющее права народа, который будет лишен многих социально-экономических преимуществ владения языком международного общения, отныне доступных только выпускникам дорогих частных школ. В Калькутте появилось знаменитое граффити: «Мой сын не будет учить английский. Твой сын не будет учить английский. А Джьоти Басу [главный министр штата Западная Бенгалия] отправит своего сына за рубеж учить английский». Что для одних привилегия, для других дорога к свободе.
Подобно греческому богу Дионису, который был расчленен и возродился вновь — согласно преданиям, он был одним из первых покорителей Индии, — литературное творчество на английском языке называют «дважды рожденным» (по выражению критика Меенакши Мукерджи), имея в виду его двоякое происхождение. В этом тезисе о якобы двойном рождении меня привлекли отголоски дионисийской легенды, но мне представляется, что он выведен из ложной посылки: раз английский язык пришел в Индии извне, он так и останется для нее чужеродным. Но ведь и мой родной язык, урду, прародителем которого является воинский жаргон древних мусульман-завоевателей, тоже был когда-то чужим языком, возникшим на основе смешения иноземного языка завоевателей и местных языков страны, которую они захватили. Тем не менее он давным-давно вошел в число языков субконтинента; ныне то же самое происходит с английским языком. Английский стал одним из языков Индии. Его колониальное происхождение означает лишь, что, подобно урду и в отличие от остальных языков Индии, он не имеет местных корней; однако обосновался он здесь прочно.
(Во многих местностях Южной Индии люди предпочитают общаться с северянами не на хинди, а на английском, поскольку по иронии судьбы для говорящих на тамили, каннада или малайаламе, хинди — более колониальный язык, нежели английский, который на юге стал культурно нейтральным лингва франка, языком межэтнического общения. Бум компьютерных технологий в духе Силиконовой долины, преображая экономику Бангалора и Мадраса, привел к тому, что английский язык в этих городах обрел еще более важное значение, чем прежде.)
Разумеется, индийский английский, строго говоря, не является «английским» английским, во всяком случае, не больше ирландского, карибского или американского английского. Так что можно считать достижением англоязычных индийских писателей тот факт, что их творчество сохранило отчетливый индийский дух и в то же время оказалось доступным миру, как и творчество англоязычных ирландцев, африканцев, южно- и североамериканцев.
Тем не менее нападки индийских критиков на эту новую литературу время от времени усиливаются. Новых писателей порицают за принадлежность к высшему среднему классу [110] , за недостаточное разнообразие тематики и техники письма. Их попрекают тем, что за рубежом они популярнее, нежели в самой Индии; что их известность раздута благодаря использованию ими английского языка; что, отдавая им предпочтение, западные критики и издатели навязывают Востоку свои культурные нормы; что писатели эти живут, как правило, за пределами Индии и утратили национальные корни, лишившись в своем творчестве духовных ориентиров, важных для понимания истинного индийского духа, и утратив связь с древними литературными традициями Индии. Их книги объявляют литературным аналогом культуры Эм-ти-ви, каналом глобальной кока-колонизации. Их обвиняют даже, стыдно признаться, в рушдизме, как назвал это язвительный комментатор Панкадж Мишра.
110
Высший средний класс — в западной социологии общественная прослойка, к которой, как правило, причисляют крупных независимых предпринимателей (не мультимиллионеров), высокооплачиваемых менеджеров крупных компаний и корпораций, представителей художественной элиты и свободных профессий, получающих высокие гонорары (юристов, врачей, журналистов и др.).
Любопытно, что эти критические замечания редко касаются собственно литературы в прямом смысле слова. По большей части они не затрагивают языка, психологического или социального аспекта, воображения или меры таланта. Чаще всего речь идет о классовой, расовой или религиозной стороне дела. Есть в них и налет политкорректности: даже ироническое предположение о том, что лучшие из произведений индийской литературы со времен обретения независимости могли быть созданы на языке бывших колонизаторов, для некоторых оказывается непереносимым. Этого не должно быть, а потому этого нельзя допустить. (Сугубая ирония заключается в том, что многие из таких критических нападок на англоязычных индийских писателей написаны на английском языке авторами, получившими университетское образование и принадлежащими к англоязычной элите.)
Давайте побыстрее откажемся от того, от чего следует отказаться. Действительно, большинство этих писателей происходит из образованных слоев общества Индии, но разве может быть иначе в стране, погрязшей в пучине неграмотности и так до сих пор из нее не выбравшейся? Однако отсюда не следует (если, конечно, не придерживаться сугубо классового подхода), что авторы, получившие хорошее образование, автоматически будут писать только о жизни буржуазных кругов. Действительно, в англо-индийской литературе существует определенный уклон в сторону столичной или космополитической тематики, но за последние полвека наметился явный поворот к отражению различных реалий индийской жизни, городской и сельской, религиозной и мирской. Не забудем, что речь идет о совсем юной литературе. Она пока еще только нащупывает свои пути.
В разговорах о засилье английского языка и об издательских и критических группировках есть доля истины. Возможно, некоторым доморощенным критикам действительно чудится, что им навязывают извне чуждый канон. Западному взгляду все видится иначе. Отсюда представляется, что западные издатели и критики проявляют всё больше интереса к новым голосам, раздающимся из Индии; по крайней мере, в Англии британских писателей нередко упрекают в недостатке целеустремленности и живости, присущей стилю индийских авторов. Похоже, что Восток наступает на Запад, а не наоборот.