Разрушительное действие времени, а также алчность и небрежность "спасителей" нанесли рукописям большой урон. Ни один из кодексов не сохранился целиком. За исключением Посланий апостола Павла, во всех них есть огромные пробелы. Тем не менее, учитывая их возраст, обращение, которому они подвергались, и непрочность папируса, довольно много листов сохранилось сравнительно неплохо. (Между прочим, физическое качество материала, на котором были написаны тексты, как и сама манера письма, разнится весьма значительно.) Кодексы включали в себя части девяти книг Ветхого Завета и пятнадцати Нового Завета. Кроме того, здесь были значительные по размерам части апокалиптической Книги Еноха и первая часть утерянной гомилии (проповеди) епископа Мелитона из Сард "О Страстях Господних". Части, относящиеся к Новому Завету, составляли три кодекса. Матфей и Иоанн были представлены слабо, но Марку и Луке повезло больше. Из Деяний апостолов, входивших в тот же кодекс, что и Евангелия, сохранилось около половины. От Откровения Иоанна, представленного отдельным кодексом, что весьма любопытно и свидетельствует об обособленном положении данного апокалиптического сочинения, осталось около трети (десять из тридцати двух листов). К другому отдельному тому, Посланиям Павла, судьба была довольно милостива: из ста четырех сохранилось восемьдесят шесть довольно потрепанных листов (тридцать из них принадлежат Мичиганскому университету). Хотя ни одна из книг Нового или Ветхого Завета в этой партии папирусов, приобретенных Честером Битти, не была полной, здесь имелось много связных, цельных отрывков, в их числе особенно интересны Пятикнижие и Книги пророков из греческой "Септуагинты", а также части практически всего Нового Завета. Эти рукописи предоставили обширный материал для исследования текстуальных проблем и в конечном счете пролили новый свет на истоки Нового Завета.

К счастью, некоторые рукописи были в сравнительно неплохом состоянии и дошли до нас компактной массой. Кроме того, их возраст охватывал промежуток от II до IV в. н. э. Благодаря этому древность источников для изучения греческой Библии была углублена по меньшей мере на столетие. Объемистый кодекс Посланий апостола Павла был написан, по всей видимости, всего лишь лет через сто сорок после смерти апостола. Сто лет, может быть, и немного на фоне тысячелетней иудео-христианской традиции или эпохи существования ближневосточных цивилизаций, но для истории текста Нового Завета, исследователи которой долгое время могли только мечтать о том, чтобы найти связующее звено хотя бы с IV в., это открытие знаменовало громаднейший скачок.

Здесь не место углубляться в специальные вопросы текстологической критики и связанную с ними проблему семейств древних текстов, для решения которой новозаветные папирусы Честера Битти предоставили совершенно неожиданные данные. Кое-что из этого станет понятным, если вспомнить погоню Тишендорфа за "лучшим" Новым Заветом и нашу беглую оценку значения сирийского палимпсеста. Достаточно сказать, что цель критики — "реконструкция". Она стремится приблизиться к предполагаемым оригинальным текстам, так называемым автографам. Если бы у нас были оригиналы, текстологическая критика, конечно же, оказалась бы ненужной. Однако древние произведения неизменно доходят до нас в большом числе вариантов. Проходя через сменяющие друг друга поколения копий (или копий, снятых с копий), в тексте укореняются всякого рода ошибки. О таком тексте говорят, что он подвергся порче. И вот для того чтобы установить правильное чтение, ученые работают не с одним взятым наугад текстом, а учитывают все доступные материалы, соотносят их друг с другом и взвешивают их сравнительную достоверность. Старейшие из числа рукописей — чем ближе по времени к оригиналу, тем лучше — более всего необходимы для такого рода работы. На последующей стадии критического анализа ученые рассортируют различающиеся типы рукописей на отдельные группы, или семейства, в соответствии с их близостью друг к другу и линиями генетической преемственности. Происхождение этих семейств часто может быть отнесено к определенным местностям или районам. Как бы оправдывая свое название, некоторые семейства обнаружат более благородное и достойное доверия происхождение, чем другие, а потому будут требовать к себе и особого внимания. По сути дела, операции, проделываемые учеными, когда они восстанавливают какой-либо текст на базе различных семейств рукописей, могут быть уподоблены методу современных генетиков, которые путем научного "обратного скрещивания" на основе отобранных пород воспроизводят некий вымерший биологический тип.

Папирусы Честера Битти внесли особо значительный вклад именно в проблему текстовых семейств. Первыми в XIX в. выделили среди имевшихся тогда рукописей Нового Завета определенное количество семейств Весткотт и Хорт. Эти ученые отдавали предпочтение "нейтральному семейству", представленному Ватиканским и Синайским кодексами, как наиболее достоверному и наименее искаженному. Однако вскоре их точка зрения была оспорена. Кеньону путем сравнительного анализа удалось показать, что "нейтральный" текст не исходил непосредственно, лишь с небольшими отклонениями, от "автографов", а скорее был "текстом, научно построенным из превосходных материалов". Некоторые чтения в материалах Честера Битти, не совпадающие с "нейтральным" текстом, заслуживают пристального внимания. По сути дела, папирусы Честера Битти отражают период, когда семейства текстов еще полностью не сформировались. Рукописи были достаточно древними для того, чтобы их совершенно не коснулись византийские искажения, вследствие чего они дают редкую возможность получить представление о самом зарождении текстуальных традиций в ту пору, когда, по очень точному выражению Кеньона, "целью было назидание, а не тщательное сохранение точных слов первоначального автора". Более того, тот факт, что пятнадцать книг Нового Завета были распределены по трем кодексам, мог сам по себе быть истолкован как признак того, что единство и цельность Нового Завета еще не были до конца осознаны. С другой стороны, объединение в одной книге четырех Евангелий (с Деяниями апостолов) подкрепляет утверждение святого Иринея от 180 г. о том, что существует только четыре Евангелия, не больше и не меньше, которые гармонично связаны друг с другом. Папирусы Битти еще более определенно, чем "Диатессарон", указывают на вероятность существования установленного канона.

Фрагменты греческого Ветхого Завета, по существу своему не имеющие столь же большого значения, тоже оказались весьма ценны. Второзаконие и Числа, датируемые началом II в. н. э., были провозглашены старейшими копиями ветхозаветного текста на любом языке (за исключением, возможно, таинственного "Папируса Нэша"). Но долго отстаивать это утверждение оказалось невозможным. Пожалуй, наибольший интерес представляло включение в текст Книги Даниила, воспроизводящей версию "Септуагинты", которая ранее была осуждена и заменена переводом Феодотиона. Текст из "Септуагинты" был утерян, если не считать небрежно выполненную копию XI в., хранящуюся в Библиотеке Чиги в Риме.

Особняком от обоих Заветов стоит апокалиптическая и апокрифическая ("псевдоэпиграфическая") Книга Еноха, к которой папирусы Честера Битти добавили обширные недостающие отрывки греческого текста, завершаемые Посланием Еноха. Книга Еноха увязывает между собой несколько выдающихся рукописных находок, сделанных более чем за сто пятьдесят лет. Ее долгое время считали утерянной. Но поскольку она цитировалась в Послании Иуды в Новом Завете, то не была забыта. Затем Джеймс Брюс, шотландский путешественник XVIII в., привез из Абиссинии эфиопскую версию, которая была опубликована лишь на пятьдесят лет позже, в 1821 г. К этому времени в поле зрения теологов попал и церковнославянский перевод. Археология включилась в игру, когда французская археологическая миссия в Каире раскопала в 1886–1887 гг. гробницу в Ахмиме. В ней был найден кодекс на веллуме, состоящий из тридцати трех листов и содержащий среди прочего первые тридцать две главы греческой Книги Еноха. Недостающие одиннадцать глав были восполнены папирусами Честера Битти и частью материала, принадлежащего Мичиганскому университету. Ранее две цитаты из Еноха были обнаружены в Послании Варнавы, открытие которого связано с Синайским кодексом. Это свидетельствует о популярности данного сочинения в среде ранних христиан и делает возможным предположение, что фрагменты и из Ахмима, и из коллекции Честера Битти равно могли входить в состав древних собраний христианской литературы.

Однако по происхождению Книга Еноха является дохристианской и принадлежит, несомненно, к тому же жанру апокалиптических текстов, что и последняя часть Книги пророка Даниила в Ветхом Завете и Вторая книга Ездры из числа второканонических. Новую фазу в возрождении утерянной Книги Еноха открыли свитки Мертвого моря. Со временем кумранским пещерам предстояло явить около восьми рукописей этой книги на арамейском языке, которые, однако, значительно отличались и от греческой, и от эфиопской версии и поставили ученых перед сложными текстуальными проблемами. Но что еще более заманчиво, количество фрагментов Книги Еноха и других близких ей текстов, хорошо известных кумранским сектантам, дало повод предположить, что книга эта впервые была создана в среде именно этой общины.

Осталось упомянуть еще об одном аспекте открытия папирусов Честера Битти. Он широко обсуждался и явился источником жизненно важных данных для истории книги как таковой. И затрагивает он больше внешнюю форму книг, нежели их содержание.

Некоторое время считалось, что кодекс, т. е. книга современного типа, состоящая из листов, собранных в тетради и скрепленных вместе между двумя обложками, стал господствующей формой книги примерно к IV в. Согласно этой точке зрения, он в это время вытеснил более громоздкие свитки, на протяжении трех тысячелетий бывшие в ходу в Египте и на Ближнем Востоке, а также в классической древности. Однако упоминания в латинской литературе заставляют предположить, что кодексом могли пользоваться и в предшествовавшие столетия, в частности в форме записной книжки. Генетически ему предшествовали восковые таблички, связанные или скрепленные на петлях друг с другом, подобно листам книги. Все дошедшие до нас кодексы были изготовлены из пергамена; напрашивалось предположение, что переход от свитка к кодексу сопровождался одновременным переходом к пергамену или веллуму как писчему материалу. Таким образом, по крайней мере до введения в обиход бумаги примерно шестью столетиями позже кодекс неизменно ассоциировался с пергаменом. Принято было думать, что в книжном производстве имела место внезапная революция и что во главе ее стояли христиане. До времени создания Ватиканского и Синайского кодексов, приблизительно синхронного тому моменту, когда император Константин поручил Евсевию изготовить пятьдесят Библий на веллуме и в форме кодекса, христианская литература, по общему мнению, бытовала в виде папирусных свитков.