С "Премудростью" произошло то же, что и с "Диатессароном" в исследовании Нового Завета: на нем сфокусировались основные теоретические дискуссии специалистов по Ветхому Завету в последние годы XIX в. Прежде всего это была одна из апокрифических книг, о которой было доподлинно известно, что первоначально она была написана на древнееврейском. Святой Иероним упоминает, что он видел исконный древнееврейский текст этой книги — Hebraicum reperi. И, очевидно, Саадия, глава вавилонской раввинской школы X в., был с ней знаком. Но уже Маймонид о ней не знал.

Кроме того, среди всех ветхозаветных и апокрифических книг это сочинение обладало наиболее достоверно установленным авторством и могло быть вполне надежно датировано. "Премудрость" часто цитировалась в работах тех представителей школы "высшей критики", которые верили, что и большая часть Ветхого Завета была создана примерно в одно с ним время. Теперь, если можно было доказать, что древнееврейский язык этого произведения имеет лишь поверхностное сходство с языком канонических книг, то тезис об эллинистическом происхождении книг Ветхого Завета не выдерживал критики. Далее, если оригинал "Премудрости", написанный примерно в 200 г. до н. э., если не раньше, уже содержал цитаты из Псалмов, то вся гипотеза о маккавейском происхождении Псалмов — где-то после 160 г. до н. э. — улетучилась бы. Именно по этой причине, и в особенности если бы удалось доказать, что многие черты языка Бен Сиры характерны для раввинской литературы, должно было, следовательно, стать ясным, что "между "Премудростью" и книгами Ветхого Завета должны лежать столетия или, лучше сказать, должны лежать, как правило, пучина пленения, могила древнего еврейского языка и старого Израиля, а также колыбель нового еврейского языка и нового Израиля".

С открытием древнееврейского оригинала "Премудрости" суждено было разрешиться множеству текстологических проблем. Были восстановлены отрывки, опущенные или существенно искаженные в переводных версиях. В то же самое время школе "высшей критики" был нанесен еще один удар. Сам Шехтер признался в том, что ранее приписывал Псалмы маккавейскому периоду, но при наличии новых доказательств он с радостью отказался от этой точки зрения. В том, что этот фрагмент представлял древнееврейский оригинал, Шехтер ни на минуту не сомневался, хотя некоторые исследователи не были с ним согласны: они настаивали на том, что это был обратный перевод на древнееврейский. Однако внутренние свидетельства текста, пометки на полях и главным образом недавние находки в пещерах Кумрана (пещера II), явившие точные соответствия списку генизы, — все это в дальнейшем подтвердило точку зрения Шехтера.

Сильно поврежденный клочок бумаги примерно в семнадцать строк, расположенных в две колонки, датируется, вероятно, XI в., но, безусловно, указывает на существование более древнего "архетипа". Опознание столь короткого отрывка (Премудрость Иисуса, сына Сирахова, 39,15–40,8) из произведения, языковые отклонения которого не имели прецедентов во всей доступной тогда древнееврейской литературе (в лингвистическом отношении весь период с 250 г. до н. э. по 150 г. н. э. был сплошным белым пятном), было уже само по себе великим достижением. Один из современников Шехтера, выступив на страницах "Фортнайтли Ревью", приветствовал это открытие и характеризовал его как "увлекательный научный роман". Он отмечал: "Пройдя через многие века и пересекши целый континент, этот неприметный клочок по счастливой из случайностей попал в руки того единственного человека, который был подготовлен к опознанию его всеми предыдущими исследованиями; и это было равноценно тому, как если бы современная наука восстановила утраченную страницу Библии".

Шехтер с полным правом мог заявить, что значение отрывка заключается "не только в том, что он собою представляет, но в том, что он несет нам надежду на новые находки". Далее, отдавая дань галантности, он выразил надежду, что, "быть может, те же самые г-жа Льюис и г-жа Гибсон, энтузиазму которых в отношении всего связанного со Священным Писанием столь много уже обязана семитология, своими новыми находками сделают для нас возможным восстановить полностью "Премудрость"". Этому галантному пожеланию не суждено было сбыться. Но в то же самое время и даже еще до выхода в свет статьи Шехтера было дополнительно обнаружено несколько (точнее, девять) листов из "Премудрости". Сообщение, сделанное А. Льюис в "Атенеуме", подало оксфордскому ориенталисту Адольфу Нойбауэру мысль исследовать документы на древнееврейском языке, которые А. Г. Сейс приобрел в Египте для Бодлеанской библиотеки. Они были выполнены сходным типом древнееврейского письма и также без огласовок (имеется в виду послебиблейская система добавления гласных к консонантной семитской письменности). Эти листы непосредственно примыкали по содержанию к шехтеровскому листку, несомненно, принадлежали той же самой рукописи и происходили из того же источника, затерянного где-то в Египте; Шехтер поставил теперь перед собой задачу установить происхождение текста "Премудрости". Все имевшиеся данные указывали на каиро-фостатскую генизу, которую он со свойственным ему динамизмом решил исследовать лично. Может быть, таким образом удастся спасти еще какие-нибудь листы "Премудрости".

Несмотря на то что Шехтера часто называют открывателем генизы, сам он отказывался относить это открытие на свой счет. Когда автор анонимного письма в "Таймс", позволивший себе несправедливые нападки на Шехтера, заявил, что эта честь должна принадлежать Э. Н. Адлеру, с которым Шехтер был в дружеских отношениях, то Шехтер ответил: "Честь открытия генизы принадлежит многочисленным каирским торговцам древностями, которые вот уже много лет постоянно предлагают ее содержимое различным библиотекам Европы… Г-н Э. Н. Адлер провел в генизе полдня. От него я узнал, что он получил от местного начальства в подарок кое-какие рукописи. Что же касается вопросов приоритета, то они скучны, и я не намерен обременять Ваших читателей их обсуждением".

Предоставим же поиски "первого" изобретателя или открывателя тем, кто не может избавиться от привычки видеть любое человеческое достижение в романтическом свете. Большинство древних археологических объектов Египта и Месопотамии было известно местному населению еще за много столетий до того, как там появились с лопатой и фотоаппаратом европейские археологи. Первыми же их посетили расхитители гробниц, эти дерзкие, вездесущие негодяи, представители "второй древнейшей профессии". Туземные феллахи были знакомы со скальной гробницей фараона Сети гораздо более детально, чем Бельцони, который, как считается, первым ее обследовал. Они даже, по-видимому, знали о тех скрытых помещениях и лестничных ходах, которые исследователи открывают только сейчас. И кто может сказать, на протяжении скольких столетий пещеры Мертвого моря навещали кочевники-бедуины?

Оттого, что кто-то побывал в генизе раньше Шехтера, вклад его отнюдь не преуменьшается. Он стоит выше всех предшественников потому, что именно он усмотрел в каирской генизе источник многочисленных древнееврейских документов, в течение ряда лет появлявшихся на мировом рынке. Именно Шехтер положил конец беспорядочному разбазариванию ценных рукописей неразборчивыми в средствах служителями синагог и торговцами. Его конечной целью было полное освобождение генизы от ее содержимого и вывоз его в Европу. Энтузиасту, человеку большой силы убеждения, Шехтеру достаточно было лишь задумать свой план вывоза содержимого генизы, как он уже имел поддержку некоторых влиятельных лиц в Кембриджском университете. Его основным покровителем был Чарлз Тейлор, глава колледжа Святого Иоанна, видный математик, который помимо этого стал одним из выдающихся исследователей, не евреев по происхождению, изучавших раввинскую литературу. Отпрыск семейства состоятельных лондонских купцов, он обеспечил средства для экспедиции Шехтера. Вся миссия планировалась втайне, хотя Шехтер и не смог сохранить полное молчание, судя по переписке, которую он, прежде чем добраться до Каира, вел с одним своим американским приятелем (пророчившим ему, кстати, выдающиеся успехи).